Сергей Яковлев - Советник на зиму

— Эля, свет наш непорочный, дай перемолвиться словечком с Ксанушкой, мне она во как нужна! — взмолился Павлыч, для убедительности проводя себе по горлу ребром ладони.

— Ты один? — Постила выглянула и тут увидела Несговорова. Глаза ее сузились, блеснули металлом. — Кто вас сюда пустил? — спросила грозно.

Несговоров растерянно молчал.

— Золотко, фемида ты наша волоокая, — пропел Павлыч и что-то зашептал ей на ухо. Постила слушала строго, но в один прекрасный момент не сдержалась, прыснула. Павлыч едва не пошел вприсядку от счастья, потер ладоши, победно глянул на Несговорова. — Я ж говорю, — бормотал, — вас двое, нас двое…

Постила задумалась, скорчила презрительную гримаску, вполголоса бросила Павлычу короткую фразу, выражавшую, видимо, некое опасение насчет Несговорова.

— Он? Да никогда! — заверил Павлыч.

Из-за спины Постилы показалась уже знакомая Несговорову массивная ее помощница, что-то брякнула, при этом вроде как шутя погрозив Павлычу увесистым кулаком.

— Ладно. — Постила решилась. — Заходите к Оксане, мы сейчас будем.

В интимном полумраке чужой гостиной кудесник Павлыч, пошастав по углам, накрыл стол — на этот раз бутылок пять или шесть, все причудливой формы, с иностранными наклейками, а к напиткам — бисквиты, орешки, фрукты, шоколад… Несговоров притулился в кресле, ему было не по себе. Павлыч поглядывал на него испытующе. Налил шоколадного ликеру, поднес:

— Выпей, расслабься, счас придет!

Кто придет? Несговорову стало жутко. Уж не Маранту ли распорядится Постила привести сюда под конвоем? Он хлебнул из фужера приторного зелья, стало совсем плохо. В это время хлопнула дверь, прибыли Постила с Оксаной — обе зачем-то наряженные в синие мундиры с блестящими пуговицами, с погонами на плечах; у толстой Оксаны пиджак на животе едва сходится — на Постиле сидит ладно; у Оксаны на погонах много маленьких звездочек — у Постилы числом поменьше, но большие… Павлыч издал восторженный клич. Несговоров поднялся; его потащило в одну сторону, потом в другую; устояв на ногах, двинулся вдоль стены, нащупывая двери и боясь, что не успеет дойти до унитаза…

Когда вернулся, Павлыч в одних кальсонах хлопотал возле дивана, устраивая на нем тяжеловесную Оксану, а Постила, полуотвернувшись от них, одиноко сидела в кресле у стола, курила, тянула ликер. Несговоров снова отметил, что мундирчик ей очень даже шел: высокие плечи, крепкая грудь, туго схваченная талия…

— Ну что, академик? Полегчало? — Постила подняла глаза на Несговорова.

Он обреченно приблизился и встал над ней, пошатываясь. Постила спокойно глядела снизу вверх, ждала. Она была бы даже привлекательной, если бы не ее недоверчивый, насмешливый, по-птичьи пристальный взгляд. Он представил, как расстегивает под этим взглядом брюки, спускает трусы… Как на досмотре. Что разрешается делать с прокурором в мундире? Что не подпадет под статьи?..

Поршень Павлыча ходил основательно, с глубинным чмоканьем, как будто погружался в нефтяную скважину. Подруга его сладко кряхтела.

У Несговорова заныло в паху. Ему до одури захотелось взять кого-нибудь за пухлые щеки, под мочки ушей, крепко прижать к себе… Но перед ним сидела Постила в мундире. А нужна была совсем другая: мягкая, сомлевшая… Конопатая! Он знает, где ее найти. Он ею овладеет. Отныне он будет все делать по-своему и брать то, что захочет. Теперь или никогда!

Пьяного хранит судьба. Ноги слушаются плохо, но идут куда надо, иногда просто летят. Несговоров сам не заметил, как оделся, как вышел из квартиры (лишь застрял в памяти взгляд сидевшей в прежней позе Постилы, в котором почудилась ему мстительная тоска), как миновал важных охранников на крыльце… Где-то возле площади попался навстречу рослый акроцефал, заступил дорогу. Оказалось — Щупатый.

— Ну, что ты сейчас? Где?..

— В театре, — наскоро ответил Несговоров. — На самом верху.

— Да? Подожди. Дай сообразить. Главным художником, что ли?

— Бери выше.

— Директор?!..

— Еще выше. На чердаке обитаю.

— Фу ты, чтоб тебя!.. А я еще один стишок сочинил, в античном стиле. Хочу включить его в подборку для твоего иностранца. Послушай:

О, эта томная игра телесных ликов и многоречивых глаз!

О, эта сладостная горечь упованья!..

Пронесло и Щупатого, следующая остановка — больница (а путь неблизкий!), куда он, разумеется, и спешил. Чтобы забрать Дашу, конечно. Но прежде всего за другим. С невероятной трезвостью разобрался в лабиринтах лестниц и коридоров, с ходу распахнул нужную дверь…