Сергей Яковлев - Советник на зиму

— Нет, — ответил удивленный Несговоров.

— Можешь ли расчислить месяцы беременности их?

— Нет, Павлыч. Я по другой части.

— Херней какой занимаются! — Банщик безнадежно махнул свободной рукой и быстро выпил.

— Обижают нас, а за что обижают — про то знать не дано, — философски заключил Павлыч.

Несговоров отвалился на спинку скамьи, насупился, опустив стопку к бедру.

— Не расплещи, — обеспокоился Павлыч.

— Все стонет, стонет из-за какой-то бляди! — упрекнул татарин.

Несговоров поднял стаканчик, одним глазом задумчиво рассмотрел сквозь него располовиненную физиономию Павлыча и пробормотал:

— Я знаю, что из этого следует. Никто не виноват. Обидчики не должны встречаться с обиженными. Вот и все.

— Что он говорит? — вскипел татарин. — С бабами, что ли, нельзя спать?

— Обижать сладко, — обронил Павлыч.

— А когда самого обижают? — спросил Несговоров.

— А ты не давайся.

Несговоров отставил стопку на скамью и задумался. Ему вспомнилась желтолицая в больнице.

— Обижать тоже очень больно, — сказал он. — И от тебя, Павлыч, я ждал совсем другого.

— Такую тебе? — неожиданно спросил Павлыч, с ловкостью карточного шулера извлекая откуда-то открыточку с красоткой.

На Несговорова ласково глядела молодая японка в кимоно. Павлыч качнул картинку в своих грубых пальцах — и японка вдруг подмигнула одним глазом и широко улыбнулась! Улыбка была точь-в-точь такая, какую Несговоров не мог забыть, но не мог и вспомнить: губы не имели четких границ, они растягивались и мерцали в уголках.

— Отдай! — потребовал Несговоров, крепко вцепившись в открытку и сам поворачивая ее туда-сюда, не в силах оторвать взгляда от соблазнительных губ.

— Зачем тебе? — уклончиво возразил Павлыч.

— Она моя!

— Это уже вторая твоя. Найдем и третью.

— Врешь! Другой такой нет.

— Надевай штаны, увидишь.

Несговоров вспомнил про водку, торопливо проглотил ее с кислым лицом и шлепнулся голыми пятками в лужу под лавкой.

— Подожди, — сказал он. — Ботинки сырые. Она их на печке сушила, своими руками укладывала, а они опять… Ну и сраная земля у нас, Павлыч! Летом трясины, на хер, зимой сугробы… — Несговоров даже не заметил, что начал изъясняться на одном с Павлычем языке. Это случилось само собой, как и с почерком.

— А чего — земля? Что не свое, все плохо. А если, к примеру, тебе отпишут гектаров сто, с речкой, с рощицей, так и эта земля сгодится. Наймешь строителей, технику нагонишь…

— Ну да. А народ? Куда дурной народ девать?

— А что тебе народ? Дураков обманывать легче. Живи да радуйся.

— Ты серьезно, Павлыч? Все остальное тоже можно так? Ну, с жильем… С деньгами…

— И с деньгами и с бабами. С чем хочешь.

И сердцу вдовы доставлял я радость , —

пропел Павлыч басом…

— Блестяще! Р-раз — и готово! Выебем, блядь, эту страну!

Мерзкая теплая жидкость ударила в голову пуще прежнего, дальше снова провал, и опомнился Несговоров от тяжелого чувства повторяемости и неотвратимости судьбы, когда попадаешь куда-то, где уже был, и начинает казаться, что всю жизнь не сходил с этого места, и одолевает смертная тоска. Перед ним в сумерках возник дом с полуколоннами и каменными трубачами на крыше. Павлыч отважно взошел по ступеням и завел разговор с двумя серьезными типами в добротных пальто, норковых шапках и ботинках на толстой подошве. Несговоров догадался, что это топтуны, секретная охрана, — когда только успели выставить? В итоге те расступились, окинув Несговорова, как ему показалось, весьма скептическими взглядами, заняли прежние скучающие позы по разные стороны крыльца, и Павлыч втащил его в подъезд. Но не повел к лестнице, а вызвал лифт.

Судя по тому, сколько поднимались (Несговоров приткнулся головой к стенке кабины и успел немного вздремнуть), апартаменты Асмолевского остались далеко внизу. Из лифта попали в коридор, весьма фривольно украшенный: коврик с целующимися голубками на полу, гирлянды пропыленных искусственных цветов вдоль стен, а также наклеенные прямо на штукатурку портреты чрезвычайно мускулистых мужчин, в одних трусах и даже без оных… На дверях двух квартир, сюда выходивших, зачем-то висели пришпиленные к обивке мягкие игрушки: на одной — большой розовый слон, на другой — рыжая кошка.

Павлыч позвонил туда, где был слон. Выждал, опять позвонил. Через минуту приоткрылась дверь соседней квартиры.

— Вообще-то она сидит у меня, — донеслось оттуда.

Несговоров вздрогнул и разом протрезвел. Он не видел лица, но узнал хамоватый голос: это была прокурор Постила.