Сергей Яковлев - Советник на зиму

Последнее измышление не выдерживало никакой критики, и Асмолевский с первого дня откровенно смеялся над подобной чепухой (а к его мнению прислушивались все больше). К тому же патологоанатом, получивший от прокуратуры специальное поручение осмотреть труп девочки на предмет изнасилования перед смертью, дал заключение, что Даша вообще не была дефлорирована (эта справка после где-то затерялась, а возобновить ее уже не представлялось возможным).

Но общим и не вызывавшим сомнения во всех рассказах об этом взбудоражившем город происшествии было крайне агрессивное, неадекватное, общественно опасное поведение Низговорова, вынудившее завхоза приставить к дверям его квартиры двух дюжих молодцов из числа нештатных (как говорили, «добровольных») блюстителей порядка, фактически посадив советника губернатора под никем пока не санкционированный домашний арест. Предполагалось, что в скором времени его навестят психиатры и он будет, в зависимости от результатов осмотра, либо принудительно помещен в лечебницу, либо препровожден в камеру предварительного заключения в качестве обвиняемого сразу по нескольким открытым Постилой уголовным делам.

Оставался вопрос, как именно и в каком объеме доложить об этом немощному губернатору. Дело осложнялось тем, что чиновники не могли договориться между собой.

Асмолевский, озабоченный соблюдением буквы закона, подготовил проект приказа, назначавшего Тимофея Павловича Некрасова комендантом башни и предоставлявшего ему чрезвычайные полномочия. По этому приказу Павлычу, как капитану на корабле, вменялось в обязанность задерживать обитателей и служащих башни, подозреваемых в совершении преступлений, производить допросы, обыски и иные следственные действия. Необходимость издания такого приказа Асмолевский надеялся обосновать ссылками на участившиеся мелкие кражи в башне, ни слова не говоря Потапу Степановичу о Низговорове.

Бумагу требовалось завизировать у Кудакина, однако Кудакин вдруг заартачился, настаивая включить пункт, что применению подобных санкций к чиновнику высокого ранга должно предшествовать его отстранение от должности, — что, естественно, не устраивало Асмолевского, так как оставляло решающее слово за губернатором. А тут еще вмешался Бабулян: разузнав о готовящемся приказе, уязвленный перспективой взлета своего нерадивого подчиненного, он сгоряча ляпнул, что советник — это советник, наказывать его может только Потап Степанович, а Павлычу с дочкой нужно устроить хорошую выволочку за то, что сгубили невинную девчонку… Опрометчивое заявление, впоследствии дорого Бабуляну стоившее.

Остальные заняли выжидательную позицию. С лица Нины Мордуховны не сходило обиженное выражение, как будто все происшедшее было кем-то спланировано с единственной целью оскорбить ее достоинство. Негробов под шумок удачно сбыл в частные руки кое-какую муниципальную недвижимость и с головой ушел в инвестиционные проекты банка, который открывал на пару с Лиходеевым, рассчитывая на солидное поступление от Потапа Степановича (в соответствии с выданной губернатором распиской). Козлов был в отлучке. Постила, объявив в день гибели Даши о громких уголовных делах (по фактам мошенничества, присвоения бюджетных средств, посягательства на жизнь губернатора, пожара и пропажи человека, осквернения кладбища, доведения до самоубийства, а также злостного хулиганства, умышленного причинения вреда здоровью и прочих мелочей, вплоть до понуждения к действиям сексуального характера с использованием служебного положения), не предпринимала более никаких действий: не выписывала ордеров, не называла имен подозреваемых, никого не объявляла в розыск. Затаилась в прокуратуре, отключив телефоны. Как выяснил вездесущий Щупатый, они с Кокуриной в основном лузгали там семечки и хихикали, что, по мнению ветерана либерального движения, являлось непозволительным легкомыслием и не красило органы правопорядка, выставляя их в глазах народа слабыми, нерешительными и зависимыми. По убеждению Щупатого, закон следовало исполнять невзирая на лица, только так можно было укрепить авторитет власти. Подобными неординарными мыслями министр торговли делился с Маргаритой Разумовной, понимая, что в сложившейся ситуации многое так или иначе упирается в нее, в том числе и решение квартирного вопроса самого Щупатого.

Добросердечная и отходчивая Маргарита Разумовна вновь оказалась в трудной ситуации. С одной стороны, она понимала своих коллег, накопивших немало претензий к непредсказуемому, амбициозному и чудаковатому художнику, так и не сумевшему обтесаться в коридорах власти, стать здесь своим. Дольше терпеть его в советниках не представлялось возможным. С другой — знала корыстные мотивы выдвинутых против него ложных обвинений. С третьей — жалела несчастную девочку и соболезновала Низговорову, хотя и считала его виноватым…