Сергей Яковлев - Советник на зиму

Последнее обстоятельство было из самых жутких, оно подводило черту всему.

Но оставались и другие вопросы, с Марантой уже не связанные. Почему с первых же дней и часов в роли советника он не занялся самым главным — облегчением участи обыкновенных людей, каким еще недавно был сам? Почему продолжал ежедневно встречаться, мирно разговаривать, вести общие дела, даже приятельствовать с теми, кого считал врагами рода человеческого? Почему принял их правила игры, позаимствовал их глумливый тон? Погрузился в мелкую возню, в придворное соперничество, — не столько помышляя о власти, деньгах и сладкой жизни, как другие (что хотя бы можно понять), сколько чтобы переспорить, настоять на своем! Увяз в чужой грязи глубже и испоганился гаже всех. И с чего только пришло ему в голову, будто Маранта за него, такого, молилась?..

Хотелось уже наконец правды. Хотелось ясного дневного света.

Рано утром раздался стук в дверь; это была Алиса. Она добросовестно передала слова брата: «Если Низговорову надо, пускай сам меня ищет», — а затем известила, пряча глаза, что с завтрашнего дня будет убираться на другом этаже. Ждала вопросов, заранее заготовила ответы. Низговоров ни о чем не спросил, и у нее от обиды вырвалось лишь:

— Не могу больше, устала от всего этого!

От чего она устала, он так и не узнал. Выждав еще какое-то время, Алиса, всхлипывая, удалилась в кладовку — собирать вещи и переселяться.

В машине, как обычно, ждал Миша. Сказал, что вчера испереживался, и не столько за себя (хотя его и грозились уволить), сколько за шефа.

— Вы больше так не своевольничайте. Сейчас в городе полным-полно всякой мрази…

Низговоров с удовольствием пожал ему руку. Слава Богу, есть еще нормальные, остро чувствующие несправедливость люди, рядом с которыми отдыхает душа.

— По их расчетам, русский народ через пятьдесят лет вымрет, — туманно говорил Миша в дороге. — Останется кучка рабов, нефтяные скважины на Крайнем Севере обслуживать… Но ведь именно наш народ поставляет государству воинские и трудовые ресурсы, разве не так? Кто будет эту мразь защищать, кормить-одевать? Подумали они об этом? Ладно… Одно поганое гнездо выжгли, скоро и до остальных доберемся.

— Какое гнездо? — встрепенулся Низговоров. — Кто выжег?

— Ну, начальник… Проверяешь, что ли? Не боись. Откуда мне знать, кто. Наши! Как вы точно ее тогда вычислили — ну, помните, когда еще посылали меня за ней? Глаз-ватерпас! А я-то и не знал, с какой поганой тварью дело имею. Думал, ваша приятельница, вежливо с ней так, знаете, с поклончиком… Если б знал, тогда же своими руками бы ее удавил. Мразь! Сколько народу успела перепортить. Я по-омню, как она с этим долговязым иностранцем похлебку раздавала. До сих пор пучит от ихней похлебки. Вы чашку, я видел, тихонечко так отставили — мол, спасибо, как-нибудь без вашей отравы обойдемся. Молодец! А я не допер.

На крыльце Низговорова встретила Маргарита Разумовна с круглыми глазами. Почему он опаздывает? Его что, не предупредили, что с утра вся администрация выезжает на молебен? Освящать место под новую церковь. Нечего нос воротить, она сама тоже неверующая. Это дело не столько церковное, сколько государственное. Потап Степанович с епископом уже уехали. Быстренько в автобус, сэкономим народные денежки. Все уже собрались, ждут его!

Низговоров не воротил нос, это она присочинила в своем вредном уме. Куда там! Он был в очередной раз опрокинут враждебным стечением обстоятельств. Не вышло, как задумывал ночью, ворваться с налета к губернатору и все узнать… Да в нем самом к этому времени, после чудовищных речей, услышанных в машине, в очередной раз что-то надломилось. Со стороны — безжизненно-бледный, с обмотанной бинтом головой — походил на ватную куклу. Хотел одного: как-нибудь дотянуть день, продержаться, не упасть. В автобус так в автобус…

В переднем ряду Щупатый, руками выписывая кренделя, читал свои стихи Марату Сафарбеевичу. За ними Негробов заполонил широким задом сразу два места и все равно морщился и тужился от тесноты. Миниатюрная Нина Мордуховна тоже устроилась отдельно, смотрела просветленным взором в окно. Кудакин донимал байками деловито похмыкивающего Аршака Манвеловича. Из-за них выставил любопытную мордочку умыто-розовый Асмолевский с расчесанными кудельками… Давненько не ездили все они в общественном транспорте. Чувствовался коллективный подъем, словно собрались по старинной традиции на профсоюзный пикник.

Низговоров пробрался в задний конец салона, умышленно никем не замечаемый. Последней зашла хлопотунья Касаткина, закрыли двери, поехали — конечно, с машинами охраны впереди и сзади, с мигалками и сиренами…