Сергей Яковлев - Советник на зиму

— Я розовый, — говорил Козлов. — Это чтобы меня не путали с голубыми.

— Фу, бесстыдник! — негодовала Маргарита Разумовна. — Вот вам художественная интеллигенция!

— А вы чего ждали? — спрашивал Козлов. — Существовало когда-то архаичное общество, в котором каждый обязан был хорошо себя вести. Долг вещь тяжелая. Художники, по натуре люди распущенные, страдали от него больше других и свои муки преподносили нам в виде творений. Мы глядели и думали: бедный, как он мучается! какая у него высокая совесть! И переживали катарсис…

— Что хоть это такое, Марат?

— О, это такая штука… Это, Маргарита Разумовна, когда вы встречаете нищего калеку и вдруг вам приходит в голову, что вы с ним — брат и сестра. Сразу, понятно, слезы из очей, ангелы в вышине с дудочками порхают… Такой театр. Но нас эта постановка почему-то не устроила. Мы сказали: люди рождены разными, их нельзя заставлять быть похожими друг на друга. Они рождены гадкими, их нельзя заставлять вести себя прилично. Если он ворует у меня — тогда, конечно, в тюрьму его, линчевать и так далее, потому что собственность священна. Но если он завшивел, дохнет с голоду, пьет тормозную жидкость, сношается, извините, со свиньей в хлеву, идет вешаться — никакого вмешательства! Потому что свобода тоже священна. Собственное благо человека, физическое и моральное, не служит достаточным основанием для насилия над ним. Это я цитирую буржуазного классика. У них тоже есть классики, вроде как у нас раньше были Маркс с Энгельсом… Вот что такое свобода. Мыть — нельзя. Лечить — нельзя. Учить и воспитывать — нельзя. То есть нельзя против воли, понятно. Но воли и желания для всего этого тоже мало, нужны еще денежки. Всякие товарищи Дзержинские и Макаренки с их принудительными прожарками, бесплатными лечебными учреждениями и республиками ШКИД — кошмарный призрак тоталитаризма. Судите же: где в таком благословенном мире место для совести? Чем прикажете мучиться художнику? Зато непристойности всегда в цене. Не только постановка изменилась, сцена стала другой.

— Господи, какой цинизм! Из-за этого вы и театра лишились, — сокрушалась Маргарита Разумовна.

Не мог смолчать и ядовитый Асмолевский:

— Некто говорил: «нищих всегда имеете с собою, а меня не всегда имеете». У него тоже не было совести?

— Отвечаю по порядку. Я действительно лишился театра оттого, что потерял эталон. Его просто не осталось в жизни, кругом одни осколки. Откуда же ему взяться в искусстве? Нельзя из руин, из хаоса наскоро слепить гармонию. На что я должен глядеть, с чем сверяться? Господин Низговоров не даст мне соврать, что сейчас, например, выставленная каким-нибудь концептуалистом ржавая консервная банка или, прости господи, писсуар идут наравне с полотном Рубенса, на которое великий мастер потратил годы работы. Здоровый визг или забористое словцо с эстрады стоят дороже, чем прекрасный романс. Я и повизжать могу, но пусть общество сделает заказ! Пусть решит, наконец, чего оно хочет. Общество, а не одна Нина Мордуховна. Пока заказ не сформулирован — терпите все, что вам предлагают, и веселитесь.

— Как же общество может сделать заказ, если оно само, как вы сказали, в осколках?

— Заказывать будем мы!

— Валя, но у нас демократия…

— Пока большинство отмалчивается, разговоры о демократии лишены оснований.

— Ох, не завидую я вам, когда это большинство заговорит!

— Демократия не обязательно ведет к свободе. Бывало и наоборот.

— Да, тысячу раз слышали!..

Уже изнемогая, Маргарита Разумовна взывала к безучастно сидевшему Низговорову:

— Вадим, вы художник, скажите ему!

— Надо учиться работать на любой сцене, — нехотя выдавливал из себя Низговоров.

— А как же. Мы с вами и учимся, — отвечал Марат Сафарбеевич внешне бесстрастно, но, как чудилось Низговорову, не без задней мысли.

Впрочем, беседы не всегда проходили столь бурно. Маргарита Разумовна старалась придать им характер легкий, подчас игривый. Однажды сказала с неподдельным ужасом:

— Я слышала, за границей придумали еще «голые новости»! Молодые дикторши начинают рассказывать о событиях дня и на ваших глазах раздеваются, непринужденно так снимают и лифчик, и трусики, остаются без ничего!

— Без ничего — наверное, когда уже доходят до новостей из России? — предположил Марат Сафарбеевич. — Не принимайте близко к сердцу, это идет от извечных мужских комплексов! Мужчины, чтобы вы знали, робки и самолюбивы. Больше всего на свете они боятся отказов. Поэтому предпочитают свободным женщинам пленниц. Или служанок. Или подруг жены. Или своячениц. Или вот даже виртуальных особ. Кто всегда под рукой и не преподнесет сюрпризов…