Игорь Смирнов - Записки падающего

Ну, я и зашёл туда — сам не знал, зачем, чего-нибудь, может быть, попить. А на Лидин дом даже и не взглянул, то есть, не умозрительно, физически. Представить-то себе, конечно, представил, но чего на него ещё и смотреть — обычная старорежимная двухэтажка, первый этаж выкрашен в один цвет, второй — в другой.

Внутри, в кафетерии, — стеклянный прилавок буквой «Г», под стеклом вялятся разные выложенные пирожки и бутерброды; в противоположном углу — высокие столы, чтоб за ними стоять. И только один человек сейчас там стоял. Спиной ко мне, чуть ссутулив над столом могутные тяжёлые плечи. Но я сразу его узнал. Именно по этим налитым плечам. Хотя сначала и отказывался верить. Подумал в сердцах: «Что это за день сегодня такой!» И тут же сам себе и возразил: «А что такого? Ты-то чего от сегодняшнего дня хотел? Да, это день встреч, по всему. Но ради другого и не стоило так безбожно родителей обманывать. Радуйся, вот оно доказательство роли волевого начала в истории и природе. Стоило немного встряхнуться, и жизнь сразу пошла тебе на уступки…»

Это был Лёня Ступицын, ещё один мой одноклассник. Только с ним вместе я учился последние два года школы — когда из трёх классов сделали два, Лёня попал к нам.

Мы сидели с ним за одной партой. Он на меня влиял — в смысле, я находился под его влиянием… Лёнька был самый сильный в классе ученик. И не зубрила какой-нибудь, а просто на всё своё суждение имел и частенько этими суждениями ошарашивал, и учителей в том числе. Иногда и чепухой, только тогда-то это не всем видно было. Сейчас и не вспомнить всего…

Он нависал над столиком, а я, как остановился, так и смотрел на него, на эти жирненькие, круглые плечи. Ещё до того, как в наш класс попасть, Леонид толканьем ядра, кажется, занимался. Или метанием молота… А сейчас он, вроде бы, аспирант… институт наш местный закончил и… да, кто-то мне говорил… или я сам это только что выдумал, прямо на этом месте?

Тут я сделал не слишком-то широкий шаг вперёд, а Лёнька, видно, услышал слабое шлёпанье моих кроссовок по плиткам пола, или почуял ещё что, но только тоже решил вдруг оглянуться. Или не Лёнька? А если это не он? Мало ли у кого ещё могут быть такие же плечи!

Да, бывает же со мной… Я не сразу сумел его узнать. Он повернулся ко мне, лицом через плечо, а мне показалось — черты совершенно чужие… И вдруг они прыгнули, будто заняли другие места, свои места, и выстроили новый рисунок… И это был он, это был он! Он, Лёнька! Необычайно обширный, широкий и высокий лоб (лоб мыслителя), вздёрнутый нос, сочные губы, довольно обозначенные скулы, переходящие в узкий, острый подбородок, живые крупные глаза — круглое открытое лицо Лёньки, Лёхи. Это был он! Да, это был он! Бывает же такое…

— У-у, здравствуй, Дух!.. — улыбнулся он.

Дух — так он почти всегда меня звал, не по имени. Не знаю, за что, почему. Ума не приложу. Не очень нравилось мне, но я терпел и откликался. Но давно уже от прозвища этого я отвык. Давным-давно я уже никакой не Дух. Дух — это совсем другой человек. И у меня челюсть, должно быть, отпала, когда он меня так назвал. Помнит. До сих пор помнит. Я для него по-прежнему Дух, всё тот же невразумительный, хитрό зашифрованный Дух.

— Здравствуй, Леонид, — серьёзно сказал я. И мне самому не понравился мой голос. Казённый какой-то и… подловатый. Как будто выдавливаю из себя слова. Выдавливаю, а они застревают. И ещё отметил вдруг: вот так же торжественно, можно сказать, парадно, приветствует людей моя мать. Унаследовал, значит. Молодец…

— Ну, как ты? — спросил я и опять почувствовал, что не то что-то говорю или не так. Подошёл совсем близко к столу, сесть всё равно некуда, — Лёнька, оказывается, кофе пил, половинка коржика была у него в руке…

— А вот — сам видишь! — весело объявил он. — С армии недавно пришёл… А уж год почти… Ну, всё равно недавно, — он негромко, звонко хихикнул. — Учусь в аспирантуре…

Я молча, важно кивнул. Всё правильно, в аспирантуре…

— Ничего не изобрёл? — спросил я быстро, всё тем же сдавленным, обиженным голосом, каким начал этот разговор. Спазм, что ли, от чрезмерного волненья… Так я, вроде, спокоен, как столб.

— Всё издеваешься, Дух, — беззлобно заметил он. — Всё остришь. На тебе детектор язвительности можно проверять.

— Да нет, я серьёзно, — возразил я как-то нетвёрдо и опустил глаза. Очень уж пристально он на меня посмотрел. Взгляд у него тяжеловатый, с поволокой… «Ты же такие надежды подавал. Мы же все знали, что ты станешь учёным», — подумал я. Уставился на его куртку — удивительная курточка какая-то. Вроде джинсовки по покрою. То есть, спускается чуть ниже пояса по длине; такой же воротник; накладные карманы на груди и скрытые, косой вытачки, внизу по бокам; рукава с манжетами, — но ткань не джинсовая, совсем не джинсовая ткань. Песочного, светлого цвета и в тёмно-коричневую полосочку. Ужасно практичная, должно быть, вещь и нормально смотрится, но ведь такие не носят никто. Только Лёнька. Лёха. Учёный. Аспирант.