Надежда Днепровская - Визави французского агента

Марсель принялся колдовать над жаровней, Софи подошла посмотреть, а я обратилась к Бернару:

— Как я рада тебя видеть! Жаль, что ты больше не живешь с Ольгой! Я так давно тебя не видела!

— Ты еще общаешься с ней?

— Мы не то чтобы подруги, но нам ведь есть о чем поговорить…

— Не обманывай себя, Надежда, ты просто привыкла быть жилеткой для всех. Получаешь от этого мазохистское удовольствие. Но… каждому свои радости. Зато теперь ты можешь приехать в Питер, когда хочешь, я живу один, места полно!

— А почему один?

— Ты о чем? Когда мне хочется поразвлечься, я развлекаюсь, но одному лучше, тебе ли этого не знать?

— Это правда.

— Кроме того, у меня отличный пес, сын Демона, настоящий друг.

— О! Я таких побаиваюсь!

— Ты же знаешь, Надежда, я с ним всегда договорюсь! А когда Полина жила у меня, то я ее просто ревновал! Мрак с ней не расставался, ходил за ней как приклеенный. Теперь она тоже хочет такую собаку. Мы уже разговаривали с хозяйкой питомника, она нам обещала щеночка.

— А когда ты узнал про Полину?

— Раньше Ольги! Она любит прятать голову в песок. Признаков было предостаточно, но она их старательно не замечала. Жаль, что я не смог забрать ребенка себе. А потом, как я мог вмешаться в эту ситуацию? При живом отце? Вот когда она осиротела, тогда я и познакомился с ней, да и то, когда эта мерзавка, ее мачеха, Ивонн попыталась оттяпать у Полины наследство. Она с помощью генетического анализа доказала, что Полина не является дочерью Оливье и уж, конечно, не ее. Дело Ивонн проиграла, несмотря на дорогих адвокатов, но Полина осталась совсем без родных. Это я исправил. Теперь она приезжает и к Ольге, и ко мне. Забавно, русская по крови, она не знала ни слова по-русски. Шутник этот Оливье!

А Софи тем временем с благоговением смотрела на спектакль под названием «приготовление кофе», который устроил Марсель.

Когда над турками поднялась пена, он жестом фокусника бросил в каждую две крупинки соли, поставил их на блюдо, покрытое тонким слоем холодной воды, и почти сразу разлил в чашки. И ни капли не пролил.

— Только что из Йемена! — торжественно сказал он.

Кофе был великолепен. Ароматный, терпкий, с каким-то особенным маслянистым привкусом. Я начинала понимать вкус кофе, тем более на таких образцах.

Бернар вдруг встал:

— Засиделись мы сегодня, а батюшке, пардон, все время путаю, имаму, конечно, сегодня второй ужин предстоит. Ему надо собираться.

— Как, уже? Далеко?

— В Маскат. Это в Омане, — ответил Марсель.

Тут вмешался Бернар:

— Надежда, не спрашивай его, где этот Оман, а то скажет, что у берегов Каспийского моря, бедняжка. Покупает билетик на самолет, его отвозят.

Тут вмешалась Софи, которая почти ничего не сказала за весь вечер:

— Как же Белый имам не знает где Оман, когда он граничит с Йеменом?

— И какое там море?

— Аравийское!

— Сонечка, тебе пора спать, головка совсем устала. Аравийской может быть только пустыня!

— Пап, ну хватит придуриваться!

— У меня очень серьезная и строгая дочь! — почти с гордостью сказал Бернар.

Марсель приготовил еще кофе, на этот раз с добавлением чайной ложечки шампанского в каждую чашечку, и мы, попрощавшись, разъехались.

Он опять уехал. Я дома. Теперь я часто сижу в Интернете, у меня есть «аська», почта и скайп. Марсель пишет мне письма, очень часто и на французском языке. В свое оправдание он говорит, что хотел бы выразить те чувства, которые испытывает, а не те, которые предлагает перевод. А то, что я именно перевожу все это, в расчет не принимается. Так что совершенствую свой французский и заново открываю для себя Марселя.

Его письма (мой перевод, худо-бедно передающий смысл), мои письма…

— …Не смейся, ты сейчас все поймешь.

Я сегодня впервые купил статуэтку из черного дерева, и продавец мне улыбнулся. Старик с узловатыми пальцами (doigts noueux) и глазами ребенка протянул мне эту статуэтку и улыбнулся. Я взял ее, зажал в кулаке. Зачем она мне? Потом в самолете я рассматривал ее — ничего особенного, но она была теплой! В Орли я еще держал ее в руке, и в такси, но она уже жгла мне ладонь.

Потом я сидел на скамейке в парке, а статуэтка торчала из урны, рядом со мной. На аллее появился мусорщик, молодой симпатичный чернокожий юноша, заглянул в урну, достал оттуда пивную банку, бросил в пакет, потом достал статуэтку.

Я на него засмотрелся, и мне показалось, ну да, только показалось, что он вечность смотрел на эту руку, на свою ладонь, и о чем-то думал.