Иван Алексеев - Херувим четырёхликий

Покойник Фёдор ходил на это болото за клюквой. Однажды взял её с собой.

Он лез к болоту напрямки, через заросли и канавы, обходя самые глубокие места соединительными островками и переходами — то налево петлял метров на сто, то направо. Островки, переходы, полоски твёрдой земли, канавы — все они были похожи, Федя их не запоминал, просто пересекал в выбранном направлении, так что петлял каждый раз по-новому, как получится.

Марья Ильинична два раза провалилась в болото, пытаясь повторить козлиные манёвры мужа. Один раз она наступила на прикрытый гладкой корой трухлявый поваленный берёзовый ствол, не заметив, что Фёдор его перешагнул. Во второй, боязливо перебираясь по качающемуся мху к очередному бережку, поспешила выбраться и слишком широко шагнула. Задняя нога дотянулась до земли одним носком, соскользнула с уступа и провалилась, не достав дна. Пришлось выдергивать мокрую ногу из сапога и доставать его, полный холодной воды, отдельно.

На узких полосках твёрдой земли, которыми петляли они с мужем, попадалось много брусничных кустиков с тёмными глянцевыми листочками. Местами они были усыпаны мелкой суховатой ягодой, недобиравшей соков на слабой земле. Такую не насобираешь, но, пока ноги были сухими, Марья Ильинична ухватывала мимоходом горсть, наслаждаясь горьковатой сладостью. Иногда им попадались высокие кустики голубики с крупными дымчато-синими ягодами, в которых было много влаги. Их Марья Ильинична тоже отправляла в рот, пока не промочила ноги. И кислой клюквой-белобочкой напробовалась. Ягоды на качающемся мху канав казалось ей много, хоть садись и собирай, не слушая мужа, лезшего напролом к неведомым клюквенным полянам.

Болото, куда упрямо вёл муж, им вскоре открылось. Клюквы там действительно было больше. Они набрали, сколько хотели, но это получилось уже через не хочу. С мокрыми ногами женщина вся казалась себе мокрой, и ягод ей больше не надо было. Почти согревшиеся на болоте ноги желаний не поменяли. Так и запомнила — не хочу и не пойду больше за ягодой с Фёдором.

Вот и не ходила, а теперь и не доведётся. Умер её Фёдор. Один умирал. Жалко. И почему опять она стала считать его своим после похорон? Странно, но так получалось.

А не успела Марья Ильинична отойти от похорон Фёдора, как пришлось ей ехать хоронить тётку.

Тётка была последней родной душой после смерти матери, остававшейся на родине. Она жила в материной квартире, на которую разевали рот родственники давно ушедшего отца. Тётка была инвалидом, жила одиноко. Чтобы не соблазнять людей устроить её в дом престарелых, Марья Ильинична оформила половину квартиры на себя, а к тётушке наведывалась, показывая людям, что та не одна.

Скоро тётке будет полгода. Надо ехать, оформлять на себя её долю квартиры.

Когда Марья Ильинична хлопотала с материным наследством, хитроглазый мужик-нотариус неопределённого пенсионного возраста, всё обо всех в округе знающий и полагающий, сказал ей, намекая на тётку, что не прощается.

Говорят, он почти не изменился за десять лет. Не хочется ей встречаться с этим якобы проницательным хитрецом. Ну да ладно. Придётся потерпеть. Осень закончится, и Марья Ильинична поедет.

Осень в этом году хорошая. Тихая. Удивительная. Не холодная. Поэтому уезжать в город Марья Ильинична не спешит. Немного ковыряется в земле по инерции. Но больше любуется природой, замершей в осеннем многоцветье. По грибочки ходит. В болото за клюквой.

Всяких лесных ягод в этом году много. Клюквы тоже. Канцева собралась обеспечить ею и себя, и дочкины семьи, раз погода помогает. Ведь ей это не сложно. А вот когда задуют северные ветра, подмёрзнет болото, землю запорошит снегом, тогда и на родину можно будет поехать. Скоро уже.

Фёдор приснился под утро. Он говорил, не размыкая уст. Лежал мертвенно бледный, с вытянутыми руками и прикрытыми глазами, как на похоронах, только без гроба. Просто лежал, непонятно на чём, как парил.

Марья Ильинична должна была ему ответить и совсем уже собралась отвечать, если бы не разбудившее её сильно стучащее сердце.

Сердце отчаянно колотилось, пока она пыталась вспомнить, о чём просил Фёдор, и разом остановилось, как зашлось, когда вспомнить не получилось.

Канцева открыла глаза. Прислушалась. Сердце билось ровно. Не пришло пока время идти к Феде. Да он и не звал. А чего хотел? О чём спрашивал?

С каждым днём утро всё заметнее уступало сумеркам, а вода в прилаженном к крыльцу рукомойнике бодрила не хуже, чем в морозные утренники.