Вильям Козлов - Дети ада

Об одном я не хотел думать... Это случилось неделю назад. Я потерял на какое-то время сознание. Вдруг откуда-то пришел гул. Он становился все громче, наполнил всю кабину, дышать стало трудно. Когда я очнулся, машина пролетела сто километров. Выручил автопилот. Там, на земле, я мучительно вспоминал: не нарушил ли я перед полетом режим. И не мог ничего подозрительного припомнить. К врачу я не обратился. Зачем? Через две недели очередной осмотр.

Я не хотел об этом думать, но все же где-то в сознании затаился страх. Я ждал, когда придет этот непонятный гул. Прислушивался к себе. Как ни успокаивал себя, я знал, он придет. Себя не обманешь. Я догадывался, что он придет, когда я увеличу скорость до предела.

И все-таки, как я не был подготовлен, гул и желтая вспышка перед глазами застали меня врасплох...

Уже там, на аэродроме, по лицам ребят я понял, что это был мой последний полет. Когда я потерял сознание, меня несколько раз запросили с земли. Я не смог сразу ответить.

Сильва — красивый парень. Он на пять лет моложе меня. У него большие серые глаза, короткие, вьющиеся, светлые волосы. Хромовая коричневая с молнией кожанка охватила его широкие плечи. И прозвище Сильва никак не вязалось с его мужественным обликом. А Леша — второй мой приятель — чемпион армии по штанге. У него круглое и всегда будто немного удивленное лицо. Почти двухметровый рост. Он самый высокий в полку. Я всегда удивлялся, как он размещается в тесной кабине? Ему впору не реактивный истребитель, а тяжелый грузовоз, который танки поднимает в воздух. Эх, дорогие мои ребята! Увижу ли я вас когда-нибудь? Знаю, будем прощаться, пообещаем друг с другом переписываться, а потом все порастет быльем. У вас свои дела: полеты, разборки, тревоги. Вот и сейчас вы не можете говорить ни о чем другом. Сверхзвуковой барьер... «Потолочек-то» — подскочил!.. Американцам до нашей новой игрушки далеко... Я слушаю вас и мне больно. Понимаете вы, ребятишки, больно, черт побери! Больно сознавать, что я уже не летчик. Я написал Ленке в Великие Луки. По- моему, очень глупое письмо. Я написал ей, что «Графа Монте-Кристо» из меня не получилось, дескать, придется переквалифицироваться в управдомы». Это не я придумал. Это придумали писатели Ильф и Петров, так, кажется, говорил Остап Бендер. Я послал письмо неделю тому назад, а от Ленки все еще нет ответа. В конце-концов, нас ничто такое не связывает. Мы просто друзья. Я понимаю, Ленке приятно было гулять со мной по главной улице города, где она живет. Я, старший лейтенант авиации, весь в нашивках, значках, даже одна медаль есть, и собой не урод. Я видел, она гордилась мною перед своими подружками. Ленка училась в сельхозинституте. И вот, оказывается, графа из меня не получилось... Чертовщина какая-то! Ну, чего привязался ко мне этот граф?.. Ленка говорила, что форма мне очень идет. Я забыл, когда носил гражданскую одежду. Очень давно. Мальчишкой. А потом чугуевское авиационное училище, летный полк. Я, конечно, иногда надевал гражданский костюм, но всегда чувствовал себя в нем неуютно. То ли дело кожанка... Я ее буду носить и на гражданке. Кожанка — удобная штука.

Почему все-таки от Ленки нет письма? Может, она мое не получила? Нет, такого быть не может. Наша почта работает исправно. А возможно, почтальон уже принесла письмо?

Я встал из-за стола, заставленного бутылками и закусками и вышел в коридор общежития. В почтовом ящике ничего не было. Я закурил. Вечер был теплый. На аэродроме вспыхивали и гасли электрические огни. Протянул над лесом свой тяжелый голубой луч мощный прожектор. Радар на холме расправил зеленые изогнутые крылья, будто собрался всю землю обнять. Он медленно с остановками вращался. Знакомый гул сверхскоростных машин навеивал грусть. А мне и без того было грустно. Я вернулся в комнату, где сидели мои друзья. Это наш прощальный вечер.

— Ты, Ваня, от авиации не отрывайся, — обнял меня за плечи Сильва. — Иди в ГВФ! Будешь на «Ту» или «Илах» летать! Не так уж плохо.

— Тебя примут за милую душу, — пробасил Леша. — Нашего брата военного летчика берут в первую очередь.

— На «Илах» лучше, чем на «Ту».

Черт бы побрал этот клапан в сердце! Почему он вдруг отказал? Насчет гражданской авиации я советовался с врачом. Он сказал, что в течение года не стоит и думать об этом. Это не порок сердца, утешил он меня, все от перегрузок. Не исключено, что в детстве я подхватил ревматизм. В общем, ничего страшного. Один год не полетать и я снова здоровый человек. А потом? Потом тоже нельзя будет летать на сверхзвуковых, а на гражданских — пожалуйста! Одно врачу не понять, что на гражданском тихоходном самолете я буду себя чувствовать, как мотоциклист на велосипеде.