Вильям Козлов - Дети ада

Ночью раздался звонок. Аня не проснулась, она просыпалась от еле слышного всхлипывания детей, другие звуки не могли ее разбудить. Иван, наоборот, не слышал детского плача, но телефонный звонок заставлял мгновенно просыпаться.

— Старина, через пять минут выезжаю к тебе, — раздался в трубке хрипловатый, видно, тоже спросонья, голос Дегтярева. — Одевайся и выходи... Не забудь про оружие.

— Грабеж, убийство? — зевая, спросил Иван. Раз шеф звонит, значит, дело серьезное. Сквозь сонную муть он взглянул на часы: пятнадцать минут четвертого. В это время чаще всего и совершаются серьезные преступления.

— Глобова из пистолета ранили, а дачу в Комарове подожгли, — коротко сообщил шеф. — Пожар быстро потушили, Андрея Семеновича доставили в зеленогорскую больницу. Сам оттуда позвонил мне, значит, ничего серьезного... Просил по горячим следам расследовать.

— Дружки Тимура Шураева, — предположил Иван, нащупывая ногой шлепанцы. Точно так часто делал миллионер.

— Вижу, проснулся, раз одну версию сходу выдал! — сказал шеф и повесил трубку.

— К завтраку вернешься? — услышал он голос жены, когда, уже одетый и собранный, взялся за ручку двери. Она стояла в распахнутом халате и смотрела на него глубокими встревоженными глазами.

— Не знаю, — ответил он. — Я еду в Комарово. На Глобова какие-то подонки ночью напали.

— Господи! — вырвалось у нее. — Если задержишься, позвони, ладно?

— Если смогу.

Он шагнул от двери, прижал ее к себе, поцеловал и, осторожно притворив дверь, торопливо спустился по каменным ступенькам вниз.

Конец.

Иногда я думал об этом. Пролетая на громадной высоте, я смотрел на туманную землю и думал, где же та точка, на которой я окончательно приземлюсь? Безмолвная, расчлененная реками, железнодорожными и шоссейными дорогами, коричневая земля крутобоко выгибалась под узким белым крылом реактивного самолета. Она всегда была окутана розовой дымкой, моя земля. Будь то раннее утро или звездная глубокая ночь, я всегда чувствовал ее могучее дыхание. Мой друг летчик-высотник Саша Сильвестров, которого в нашем полку прозвали Сильва, говорил, что, отрываясь от земли, он лучше чувствует небо. Оно ближе, доступнее, чем земля. Нет, я всегда ближе чувствовал землю. Небо же было надо мной. Свистящий вихрь в пустоте. Далекие звезды. Я их видел днем. Я видел небо, а землю чувствовал. Да и Сильва, по-моему, грешил против истины. Он немного поэт. А поэты чаще всего витают в облаках.

И земля меня чувствовала. Она меня не видела, но слышала. Я был далеко впереди, а за мной над самой землей летел пушечный раскат. Знакомый рыбак рассказывал мне, что, когда мы пролетаем над тихим озером, после нас слышится гулкий взрыв и рыба взлетает над водой.

Я знал, что служить мне в сверхзвуковой авиации не вечно. Знал, но думать об этом не хотелось. Я привык к своей мощной машине, полюбил ее как доброго друга. Она уносила меня с бетонной дорожки ввысь. Я и она были одно целое. Мы доверяли друг другу. Я понимаю Сашу, настоящий летчик всегда немного поэт. Пока в наушниках не послышится скрипучий голос диспетчера, ты в кабине один. Но один человек никогда не бывает. С ним мысли. И, конечно, думается в полете не о блинах и танцах в клубе. Больше о возвышенном. Хотя Леша, прославившийся в полку своим завидным аппетитом, рассказывал, что на «потолочке» он вспоминает камчатского краба в майонезе, поданного к кружке пива.

Вот и сегодня я думал о земле. Только высоко в небе думаешь о земле с нежностью, как о матери. Думаешь о том, кто остался там, на земле. И даже на небе думаешь о земном. И ощущаешь, что тысячи невидимых нитей связывают тебя с землей. Я бы не хотел на слишком большой срок разлучаться с землей. И сочувствовал космонавтам, которые долгие месяцы кружили на орбитах. Сильва говорил, что он готов хоть сегодня отправиться в космическое путешествие. Там иное измерение времени и расстояния. И Саше очень хотелось бы после многолетнего полета вернуться и посмотреть, что за это время произошло на земле. Мне бы все-таки не хотелось на такой срок разлучаться с землей. Хотя и очень заманчиво вернуться из звездного путешествия лет этак через двести.

Внизу земная равнина. Гор с такой высоты не видно, да их на моем маршруте и нет. Зато озер много. Они будто синие глаза вдруг выглядывают из туманной дымки. И может быть, на одном из них сидит мой знакомый рыбак. Я уже далеко, а он лишь услышит мой небесный привет. И пусть рыба выскакивает из воды. Это хорошо, когда в озерах много рыбы. Я и сам не прочь посидеть с удочкой на тихом лесном озере.