Вильям Козлов - Дети ада

— А чего мне позвонил-то? — полюбопытствовал Иван. Наверное, в его голосе прозвучал холодок, потому что приятель долго молчал, а потом спросил:

— Разве мы с тобой не друзья? Кроме Глобова, ты единственный, кого я из старых знакомцев уважаю.

— Правильнее будет сказать приятели мы с тобой, — сказал Иван. Этот разговор почему-то нагнал на него скуку. Он даже несколько раз зевнул, прикрывая микрофон ладонью. На кухне гудел миксер: Аня готовила близнецам молочную смесь.

— Ты не хочешь поговорить с Лолой? — спросил Александр Борисович.

— Передай привет и счастливого вам пути, — сказал Иван и повесил трубку. Нет, он не осуждал приятеля: каждый теперь устраивается как может. А кто ничего не может — стоит на углах с протянутой рукой и просит Христа ради. Жизнь в России стала действительно столь странной и непостижимой, что укорять кого-либо за отъезд из нее было бы глупо. Грабить, убивать, насиловать приезжали в Россию изо всех бывших советских республик и никаких действенных мер не принималось, чтобы это прекратить, из страны вывозилось в сопредельные, независимые теперь, государства, все более-менее ценное, особенно предметы искусства, цветные металлы, бытовая техника. Правительство готово было резать Россию по живому мясу, возвращая исконные наши территории другим новоявленным государствам. Разжиревшие жеребчики в дорогих костюмах разъезжали по европам-америкам, открыто торгуя национальным богатством. Последние съезды народных депутатов показали всему миру, что эти учреждения уже ничего не могут и никому не нужны. Серость, тупость, примитивность — вот что продемонстрировали народные избранники... И разве можно осуждать Александра Борисовича, что он покидает эту агонизирующую, беспомощную, разграбленную страну?..

— Ваня, ты чем-то расстроен? — неслышно подошла сзади жена и обняла за плечи. А он все так же стоял у письменного стола и смотрел в окно на Спасо-Преображенский собор. Он весь находился в тени, лишь небесно голубели его купола и блестел свежей позолотой крест.

— Бобровников уезжает в Хельсинки, а потом в Германию, — ответил Иван и повернулся к ней. — Может, и нам куда-нибудь податься?

— Интересно, где и кто нас ждет?

— Антон, озеро Белье, лес... Мы с Антоном задумали там построить часовню.

— За какие такие грехи?

— На самом красивом месте... Какие у нас с тобой грехи?

— Весь наш с тобой мир, выходит, в границах России?

— В сужающихся границах России, — невесело улыбнулся он. — Рассыпался СССР, теперь рвут на клочки и Россию. Каждая, даже самая крошечная, нация требует самостоятельности и независимости, одни русские молчат. Те, кто остались за пределами России — изгои, их унижают и оскорбляют, а те, кто живут в самой России, вообще не знают кто они и где их место? Я не вижу почти ни одного русского лица на телеэкране, хотя говорят по-русски и подписываются русскими фамилиями. В массовых газетах и журналах пропагандируются враждебные русским идеи и опять же авторы подписываются русскими фамилиями. Русских стало модным ругать, оскорблять, все беды и на- счастья даже других народов, которых русские последние семьдесят лет кормили и поили, сваливать на русских. И они безропотно сносят все. Голосуют за того, кто их ненавидит и грабит, кого похвалят по телевидению и в газетах. Вот типичная русская мысль: «он хороший, только вот ему другие мешают, ну кто за его спиной прячется...» Это и к Сталину относилось, и к Хрущеву, и к Брежневу, и к любому, кто взберется на российский Олимп. Да что же за народ такой?! Есть ли у него гордость и достоинство?

— Есть, раз живут на свете такие, как ты, Саша Невзоров, Дегтярев, Глобов, твой друг Антон Ларионов и многие-многие другие, которым не дают рта раскрыть и которых не показывают по телевидению.

— Я даже не знаю: кто страшнее — воры, убийцы или те, кто довел народ до такого состояния?

— Не может быть, чтобы одним было все время хорошо, а другим — плохо! — упрямо возразила Аня. — Что-то обязательно переменится, это закон жизни. Да и Бог не допустит такой несправедливости. Ты бы послушал, что говорят в очередях! Люди прозревают, Ваня. И скоро не позволят разным гадам плевать себе в лицо.

— Я вижу другое: торгашей, пьянь, ворье, полную аполитичность. Я вижу молодых людей, которые ничего не производят, только занимаются спекуляцией и делают из денег деньги. И им нравится такая жизнь! Эти, как и преступники, поддержат свое правительство — оно ведь не только для себя, но и для них старается. Я вижу стариков большевистской закалки, которые размахивают красными кровавыми знаменами с портретами вождей-тиранов, и молятся на истинных убийц русского народа, принесших всей нашей земле неисчислимые бедствия. Я слышу: «Долой! Убирайтесь преступники из Белого дома! Не грабьте народ! Отдайте в России русским телевидение!» Но я не слышу разумных предложений, как все надо исправить. Цепляются за прогнившее старое. Что это — глупость или желание и дальше быть рабами? Ничего нового не предлагается. Как же можно что-то изменить? Неужели в России не осталось умных государственных людей? Одни болтуны и демагоги?