Катя Саргаева - Мирное небо

Чуть больше года я пролежала на кровати. Отец молча ждал несколько месяцев, потом пытался растормошить меня, выгнать прогуляться, даже может быть найти работу. Это пугало меня больше всего. Снова выйти в люди. Иногда, когда я выходила на улицу, я чувствовала себя привидением, меня как будто не существовало. Весь этот город пугал меня, в нем не было Игоря. Я снова чувствовала себя одной в целом мире. Все внутри меня умерло. То, что я пережила за тот год, было самым страшным временем в моей жизни. Я умерла. И он для меня как будто умер. Не ушел, не уехал, а умер. Я была уверена на сто процентов, что больше никогда не увижу его. Это ли не смерть? Я чувствовала себя вдовой. Я ничего не хотела, ничего не видела, ничего не слышала. Я просто лежала на кровати. Я похудела на одиннадцать килограммов (опять это число). Я лежала и плакала. Я ревела в голос от боли, каждая клеточка внутри меня взрывалась маленькой атомной бомбой, отравляя все вокруг. Папа прибегал ко мне в такие моменты, он ходил вокруг меня кругами, не зная что делать, потом бежал на кухню и капал в стакан корвалол. Мне хотелось умереть. Внутри я уже умерла, теперь мне хотелось умереть по-настоящему, что бы меня положили в гроб и засыпали землей. Мне даже снилось это. Во сне я думала, что наконец-то этот кошмар прекратится. Но я просыпалась, а кошмар продолжался. Помню, мне придумались строчки:

Сейчас, спустя много лет, я иногда нащупываю его там, свое сердце в кармане. Больше я его никому не показывала.

Прошло наверно месяцев десять, я сидела на лавке в парке и кидала голубям крошки от засохшего хлеба. Мне было все так же невыносимо больно. У меня болело сердце, которого у меня внутри больше не было. Фантомные боли. Тогда я впервые задумалась о том, что со мной что-то не так. Ну невозможно столько страдать из-за несчастной любви! Так не бывает! Все живут дальше, так почему же я не могу? Прошло достаточно времени, сколько можно, в конце-то концов? Это ненормально. Вчера я накинулась на отца за то, что он хотел кинуть в стиральную машинку одно полотенце, этим полотенцем вытирался Игорь, когда приходил ко мне домой. Это было его полотенце. Это был мой гвоздь, который остался после плаща. Когда я осознала это, то повалилась на пол и кричала, поджав колени к подбородку. Бедный папа. Он стоял в растерянности, а потом побежал на кухню и капал в стакан корвалол. Теперь у нас дома всегда было три большие бутылки корвалола. С запасом.

Спустя какое-то время я поняла, что я осталась одна. Что такое Я? Кто Я? Я не могла ответить на этот вопрос. Я была чем-то собирательным, чем-то вроде лоскутного одеяла. Один лоскут — это Игорь, второй — это моя работа, третий — это моя семья с Пашей, моя семья с отцом, четвертый — мои хобби. И так далее. Это лоскутное одеяло было нашито у меня на груди орнаментом. Как и у большинства людей. Игорь, своим уходом сорвал с меня это одеяло, оголив пустое пространство внутри. Так сложились обстоятельства, что в один момент я лишилась всего. В моей жизни было три главных лоскута, это Игорь, моя любимая работа, и искусство. Игорь ушел. Работать я физически в таком состоянии не могла. Искусство меня больше не трогало. Огромная дыра в груди. Эта дыра называется одиночество. Тогда я дала определение этому слову. Одиночество, это не когда ты один, это не когда ты никому не нужен. Одиночество — это когда ты не нужен сам себе. Когда ты не любишь себя. Вот что такое одиночество. Оно душило меня как домовой по ночам. Тогда я научилась по-настоящему ненавидеть. Я ненавидела свою мать, ведь это она виновата в том, что я не любила себя. Всю жизнь всеми своими действиями и словами она выражала то, что я нежеланная, нелюбимая, я ничтожество. Во мне родились чувства, которых я никогда раньше не испытывала. Например, зависть. Я завидовала отцу, у него звонил телефон. У меня не звонил вообще. Так странно, я завидовала простому общению. Со мной же не общался никто, даже отец уже оставил попытки воскресить меня. Почему-то мне так хотелось, что бы меня любили. Но меня никто не любил. Да и как меня может любить кто-то другой, когда я сама себя не люблю? Тогда я окунулась в себя. Я поняла, что Я, это не что-то собирательное, Я — это цельное. Я, это то, что идет у меня изнутри. Я не может быть снаружи. Советское детство, да еще с такой матерью как у меня даже не предполагало мысли о том, что все, что человеку может быть нужно — есть у него внутри. Я должна была умереть, чтобы понять все это. Я должна была умереть, чтобы родиться заново. Ни что не рождается без боли.