Александр Семенов - Вольные кони

Тихо и пустынно было вокруг. Юрка подошел к кладбищенским воротам, но они оказались крепко запертыми. С досады саданул по ним кулаком. Гулкий металлический звук отлетел за забор и вернулся потусторонним эхом. На старом, давно закрытом кладбище теперь хоронили редко, и сторожей не было.

– Не пускают! – свирепо сказал Юрка. – Привык, что перед ним все двери нараспашку. – Покойников-то чего от людей охранять. Делать нечего, надо в заборе пролаз искать.

И пошел вдоль нескончаемой череды плотно пригнанных досок. Антон понуро брел сзади, стараясь ступать след в след и не думать, что скрывается за этим высоким забором. Протяжно хрустел под ногами снег, шуршали сухие кусты татарника. Хмель из головы улетучивался и наваливалась слабость. «Нет тут никакой дыры», – сказал он себе под ноги и едва не уткнулся Юрке в спину. Тот внезапно остановился, повертел головой и озабоченно произнес:

– Ну хватит, так мы за горизонт уйдем. Полезли через ограду, – подсадил Антона и сам вскарабкался на забор. Разом спрыгнули, провалились по колено в затвердевший сугроб, огляделись. Сердце замерло от вида печально устроенной земли, тесно заставленной крестами и пирамидками.

– Лишку дали, придется возвращаться. По-моему, бабушка ближе к воротам схоронена, – неуверенно прошептал Юрка.

В том месте, где они сейчас стояли, кладбище уже освобождалось от памятных знаков. Меж стертых, заросших дикой травой холмиков лежали истлевшие кресты, а те, что еще стояли, кланялись на разные стороны.

Осторожно ступая, они выбрались на оплывшую снегом дорожку и двинулись обратно. Туда, где ворота преграждали живым путь к мертвым. Ряды одинаковых могилок, огороженных похожими оградками, сливались в темноте в одно сплошное неровное тревожащее душу поле. Юрка поминутно сворачивал то к одной, то к другой могиле, пристально вглядывался в надгробие и шел дальше. Так они долго бродили замысловатыми зигзагами, пока Антон окончательно не выбился из сил.

Но и Юрка растерял свою несокрушимую выдержку. Затравленно озирался, бегал от могиле к могиле. Наваливался грудью на какую-нибудь оградку, на секунду замирал в темноте и, отпрянув, кидался к следующей.

– Все, потерял, не могу найти, – отчаянным голосом сказал он. – Сердцем чую, тут она, рядом лежит. Моя бабка…

На него было жалко смотреть. Ночь до неузнавания исказила его лицо. Даже рост поуменьшился. Потерянно сутулился у чьей-то чужой могилки. За оградкой виднелась плита из мраморной крошки. В нее была вправлена овальная рамка, но на размытой фотографии уже нельзя было различить кто изображен. Мелкие буковки надписи прятала вязкая темнота. Высокий тополь простирал над этой могилой голые ветви, словно прикрывал сверху. Впритирку к оградке стояла деревянная скамеечка. Юрка сел на нее и снял с плеча сумку.

– Делать нечего, – выдавил он из себя, – может, так помянем, заочно? – и, Антону показалось, – закашлялся.

Юрка судорожно вздохнул, уронил лицо в ладони и принялся монотонно раскачиваться. Плакать он не умел. Комкал всхлипы в горле и только мучил себя – не шел плач. Шапка слетела с его головы на землю. Антон поднял ее и держал в руках, не зная как к нему подступиться. Юрка качался, глухо подвывал – плохо ему было. Впору было Антону и самому завыть.

Но он только отступил в сторонку, прижался спиной к железным кованым прутьям. В сторону лавочки старался не смотреть. За горой все пыталась и не могла всплыть яркая луна. Старый зернистый снег поддерживал над землей тусклое свечение. Невдалеке таинственно белела в ночи рощица тонких телом берез. Над ней слезились далекие чистые холодные звезды. Антон запрокинул к ним голову, и глаза наполнились слезами.

Вспомнился далекий майский день. Мягкая полевая дорога, ведущая на деревенское кладбище. Подтаявшие на солнце конфеты и пряники, оставленные усопшим в родительский день. Перепачканные шоколадом рты ребятишек и свои коричневые липкие пальцы. Спрятав руки за спину, подошел он к дедовой могиле, постоял, посмотрел, запомнил. Еще не зная, что скоро родители навсегда увезут его из села. А потом несся на велосипеде обратно, боясь оглянуться назад. Страшно было подумать, что съел чужие конфеты. Но страхи легко растаяли под ласковыми, спасительными словами бабушки: то не грех – помянуть усопших.

Холодом опахнуло сердце – без него похоронили бабушку и тоже в чужом городе, без него отплакали. А он до сих пор не доехал. Не попрощавшись, живет. Сами пришли слова и он, как заклинание, повторял: бабушка, родненькая, прости за то, что не знаю, где твоя могилка!