Анатолий Новиков - Календарные дни

Гектор Семенович, бывший корветтен-капитан — хотя, может быть, прикидывался им перед нами — в лисьей круглой шапке, в рыжей бороде колом, в полярных унтах — вылитый степной налетчик, оттолкнул руку егерька, взошли на помост, отдуваясь. Симка успел-таки выхватить у председателя ружейную снасть да чуть того в короткопалую руку не чмокнул — чисто от окаянной радости, а разреши представитель профсоюза, так заместо волка лег бы под выстрел начальника и только землю царапнул бы на прощание.

Мы потоптались у порога, чтобы не втащить грязи в горницу. На горизонте густо синели ельники. Снег в полях слепил — день завтрашний обещался быть путным.

Разместились в комнате, распоясались, уши стали у меня гореть, как всегда с холода, а над высоким, как бы судейским стулом зеленел угрозами плакат насчет бешенства и энцефалита.

— Шлепни меня на месте, если это не финский карабин самой последней марки, у нас в продаже не бывший и не будущий в! — закричал Симка таким голосом, точно помощь выкликал из карстового провала, в руках у него сверкнуло золотом оружие Гагарова.

— Да, — сказал удивленный Салтыков, покачивая продолговатой в армейской ушанке головой. — У нас, как правило, подобное оружие не выпускают. Дорого уплатили?

— История замалчивает, — опустил быстроснующие глаза Гектор Семенович. — Но товарищам по коллективу сознаюсь — знакомый торгпред переслал с оказией, привет, так сказать, от финских оружейников.

— Обделаться можно на радостях! — егерь закатывал глаза. — Такой карабин я только во сне допускаю к себе, и то осторожно, к пенсии, хотя до нее вряд ли дотяну!

— Симон! — позвал Антон Антонович, развязывая поклажу. — Кончай подвывать. Прими, что просил: китайский термос, батарейки к магнитофону и индийское лекарство от печени.

— Симон Бакреевич, картошки сварил? — осведомился Гагаров.

— Как не стомлена, как не рассыпчата, — запричитал егерек и устремился по одной половице к печи.

— В лесу наблюдается менее значительное колебание суточной температуры, чем на открытой местности, — вдруг выдал Салтыков, а носки у него толстые, шерстяные, с любовью связанные, счастливчик. — Ночью и зимой в лесу теплее, а днем и летом прохладнее, чем в поле.

— С последнего ума соскочишь — сколько вы всего такого хитрого знаете, — польстил Маковкин. — Люди по две академии приканчивают, а слабо́ им против вас.

— Завтра пойдем в густой лес, — развивал мысль Салтыков. — Густой лес, товарищи, это такой лес, в котором расстояние между кронами не превосходит их диаметров. Густые леса, особенно с деревьями значительной толщины, ограничивают применение танков, стесняя их маневр. Густой лес — хорошее укрытие от воздушного и наземного наблюдения.

— Это надо же, как правдиво! — изумился Маковкин, прозевавший в свое время систематическое образование.

— Слушай, Толяй, — пристал Антон Антонович. — У тебя, замечаю давно, здоровая и неистребимая с годами тяга к учению. Иди в сельхозакадемию.

— Советую в юнги, — встрял Гектор Семенович. — Будь моя воля, пропустил бы все прогрессивное человечество через эту школу, пусть даже и экономика слегка пострадает.

Симон, привыкший к внезапным визитерам, сгонял к загонщикам из недалекой деревушки и строго-настрого тех предупредил, чтобы были готовы.

Тем временем мужики в избе на пустяках сосредоточились, поверхностных, тощих, а ведь все они пятнадцать — двадцать лет провели в классах и аудиториях. Карабин с вязью затейливой и рисунками по золоту покоя не давал. Десятки раз его перещупали откровенно, как хуторская хозяйка мнет курицу перед отсекновением головы, поприцеливались по углам и друг перед другом посамоистязались в желании иметь такое оружие для дальнего боя. Только худой белесый Нелишнев по обыкновению молчал, но завороженный взгляд выдавал парня с головой: этого-то прельстила бы даже работа экскурсоводом в каком-нибудь карабинарии, демонстрационной ружейной комнате то есть, а нынче он починял курковки и бескурковки в механической мастерской, сигнальные и стартовые пистолеты правил. И если чего можно добавить к его характеристике как члена охотколлектива, так то, что из армии пришел старшим прапорщиком: значит, поопытнее других был в ремесле.

У Симона сын сидит тут. При взгляде на пацана просилось сравнение сентиментальное — прелесть. Лоб вылеплен четко и тепло, верно, для модели поколениям, глаза — на половину смуглого лица — зеркала доверчивости, сравнение грубое, пошлое, но другого не вытянуть с нашим эмоциональным обязательным воспитанием. Сидит второклассник со справочником, а Гагаров прилип с вопросами, которые, точно фокусник, пачками выхватывал из бороды.