Мари-Од Мюрай - Спаситель и сын. Сезон 2

Самюэль выпрыгнул из поезда на платформу ровно в 18 часов, время начала концерта. Он стрелой помчался вдоль набережной Сены, как было нарисовано у него на плане, но… в другую сторону. И понял это только через целых пять минут. Он побежал обратно, чувствуя отчаяние и боль в бешено колотящемся сердце.

Тем временем Андре Вьенер в замершем концертном зале успел сыграть Дебюсси и начал играть Шумана, а его сын все бежал из последних сил, и по щекам у него текли слезы, но он их не замечал, бежал, ничего не видя, рискуя попасть под автобус или сбить велосипедиста. На улице Сен-Поль он остановился, озираясь: «Где же я? Куда бежать?!»

— Как попасть на площадь Бодуайе, скажите, пожалуйста!

— Вы почти на месте. Пройдите немного вперед.

Вот она, мэрия! «Концерт, наверное, уже кончился, — подумал Самюэль. — Но, может, я все-таки увижу папу?» Он пощупал свитер. Да, диск никуда не делся.

— Вам куда? — окликнул его охранник у ворот во двор мэрии.

— Я… на концерт.

— Концерт давно начался.

— Я знаю. Поезд опоздал… Прошу вас, пожалуйста, пропустите меня. Играет мой отец.

Охранник не спешил, похоже, паренек был того.

— Пожалуйста, — повторил Самюэль, вытирая слезы.

— Ладно, иди, но чтобы на цыпочках, понял?

Охранник проводил Самюэля до двери, по счастью, ее оставили приоткрытой. В зале полная тишина. Неужели все кончилось? Самюэль проскользнул внутрь. Полутьма, но на освещенной ярким светом эстраде сидел перед фортепиано Андре Вьенер, неподвижный, сосредоточенный. Черный пиджак, белоснежная рубашка, бледное лицо, темные волосы. Самюэль заметил свободное место у самого края, единственный свободный стул, потому что сидевший на нем молодой человек встал и стоял у стены, чтобы лучше видеть игру пианиста. Самюэль не сел, а почти что упал на стул, и не потому, что бежал, а потрясенный первыми трагическими аккордами. Соната № 3 Скрябина. Первая часть. Drammatico.

Самюэль узнавал каждую ноту, но звучали они по-иному, были живыми, теплыми, а рояль казался ослепительным черным солнцем. Пианист слился с ним, был его частью. На лице его боль сменялась восторгом, пальцы то впивались в клавиши, то ласкали их, а потом на короткую секунду взмывали в воздух — гибкие, белоснежные, немые — и вновь бежали от низких октав к высоким, от высоких к низким. Самюэлю сделалось страшно. Он читал, что его отец непредсказуем, что ему случается взять не ту ноту. У Вьенера случались срывы, разумеется из-за стресса, но еще и потому, что он мог впасть в транс. Музыка завладевала им, и в эти мгновения он был так прекрасен, что у сидящих в зале захватывало дух. По временам его словно отбрасывало назад, романтическая шевелюра взлетала волной, но в следующий миг он уже снова нависал над клавишами, и ноты по капле стекали с его пальцев. Последняя часть. Con fuoco . С огнем. И огонь вспыхнул — в пианисте, в его игре, все более нервной и напряженной. Он то замирал в какой-то истоме, то вздрагивал и исступленно рвался вперед к трем последним аккордам, в которые вложил неистовую страсть. Как сказал сам Скрябин: «В темные бездны / Взором сжигающим / Он проникает…» [69] Скрябин. Поэма экстаза. Самюэлю показалось, что он парит над бездной, а стоящий рядом молодой человек болезненно застонал. В следующую минуту зал, освобождаясь от долгого напряжения, бурно захлопал в ладоши, награждая аплодисментами канатоходца, который увел их так далеко… Увлек так высоко…

— Браво! Браво! — кричали ему.

Пианист встал и, положив руку на рояль, поклонился так изысканно, словно одарял публику своей благосклонностью, а не благодарил за аплодисменты. В зале зажегся свет, и Самюэль увидел, что слушателями были в основном пожилые люди, молодежи — юношей и девушек — было совсем немного, но это явно были музыканты, и они боготворили Андре Вьенера. Из них был и стоящий рядом с Самюэлем молодой человек. Как только виртуоз покинул сцену, молодой человек устремился за кулисы. Самюэль побежал за ним, зажав в руке диск, служивший ему предлогом. Он услышал, как молодой человек крикнул:

— Переодевайся, Андре! Я повесил рубашку на ширму!

Самюэль вошел, не стучась, в помещение, которое приспособили под гримерку. Вьенер к нему обернулся.

— Да? — спросил он отрывисто.

— Мне… автограф, — выговорил Самюэль и протянул диск в конверте.

— Надо же! Антуан, у тебя есть ручка?

Пока молодой человек искал ручку, Вьенер и Самюэль смотрели друг на друга.

— Вас зовут?..

— Самюэль.