Луиза Эрдрих - Круглый дом

Маленькие мальчики в танцевальных нарядах из травы усердно копировали движения старших, то и дело сталкиваясь с Сюзеттой и Джози. Девчушки во все глаза глядели на своих расфуфыренных старших сестер, повторяя их прыжки и путаясь у них под ногами. Сюзетта и Джози вели себя непринужденно, переговаривались, похохатывали, четко держали ритм, и бахрома на их рукавах, шалях и шейных обручах мерно покачивалась в такт их танцу.

– На каждый наряд пошло две шкуры, – со знанием дела заметил Каппи. – И еще целая шкура на бахрому. Если они упадут друг на дружку и зацепятся бахромой, то уже не смогут из нее выпутаться.

– А теперь, дорогие зрители, – возвестил в микрофон Доу, – гвоздь нашей программы: межплеменная пляска. Танцуют все и в любой обуви: в сапогах, мокасинах и даже в сандалиях хиппи. Это еще что за новости? Кто-то мне сказал, что у нас есть пара босоножек «Биркеншток». Их нашли вчера вечером около палатки Рэндалла. Ух! Да, ну, дела…

Доу всегда подтрунивал над Рэндаллом и его приятелями за их увлеченность женским полом.

– Вот черт! – раздался у нас за спиной голос Рэндалла. – Какие-то сволочи вломились вчера вечером в наш дом и сперли отцовское охотничье ружье.

– А больше ничего не взяли? – поинтересовался Каппи. Он даже не обернулся на Рэндалла и с преувеличенным интересом наблюдал за пляской.

– Не-а, – ответил Рэндалл. – Увижу у кого-нибудь это ружье, башку ему сверну!

– Как Доу к этому отнесся?

– Бесится, – Рэндалл пожал плечами. – Но не слишком. Он говорит, странно, что взяли только одно ружье. Воры вроде еще пытались вынести телевизор, рассыпали инструменты. Жалкие дилетанты. Но никаких следов не оставили! Наверняка наркоши.

– Ага, – сказал Каппи.

– Ага, – добавил я.

– А собаки либо спали, либо знали того, кто это сделал.

– Или вор мог отвлечь их куском мяса, – подбросил идею Каппи.

Рэндалл презрительно фыркнул.

– Хорошо хоть это не было его любимое ружье. Вот если бы сперли его любимое – тут бы он по-настоящему озверел.

– Да, и правда хорошо, – заметил я.

Мне было так не по себе, что захотелось заползти под трибуны и сидеть там тихо, скрючившись, среди окурков, оберток от мороженого, использованных подгузников и коричневых табачных плевков.

– Теперь придется поставить замки покрепче, – вздохнул Каппи.

– Сегодня вечером я иду домой, – заявил Рэндалл. – Пока мы не починим дверь, буду спать в обнимку со своим дробовиком на кушетке.

– Смотри, яйца себе не отстрели, – предупредил Каппи.

– Не боись, безъяйцый! Если эти ублюдки вернутся, чтобы закончить начатое, они пожалеют!

– Ты молодец! – уважительно произнес Каппи, хлопнув старшего брата по плечу, и мы ретировались. Мы кружили вокруг арены. Потом он и меня хлопнул по плечу: – Ты гладко все провернул.

– Я себя ненавижу…

– Брат, тебе надо это пережить. Доу никогда ничего не узнает. Но если бы даже и узнал, он бы тебя понял.

– О’кей, – сказал я после долгой паузы. – Но остальное я сделаю один.

Каппи вздохнул.

– Слушай, Каппи, – хриплым шепотом заговорил я. – Для меня это то, чем оно и является. Убийство. Пусть и во имя правосудия. Но все равно убийство. Я тысячу раз проговорил это слово про себя, прежде чем смог произнести его вслух. Это – убийство. И я его убью!

Каппи остановился.

– Ладно, ты его произнес. Но дело не в этом. Если тебе удастся хотя бы раз сшибить пять… нет, три банки подряд, хотя бы разок, вот тогда я бы сказал: вероятно, ты сможешь… Но Джо…

Я приблизился к нему вплотную.

– Он же тебя увидит. Хуже того, ты его увидишь. У тебя будет только один шанс, Джо. Я буду рядом, просто чтобы подбодрить тебя, чтобы ты вернее прицелился. Но обещаю, что не буду вмешиваться, Джо.

– О’кей, – громко произнес я. А сам подумал: «Ни за что!» Я уже решил, что не скажу Каппи, в какое именно утро отправлюсь на наблюдательный пункт. Я просто пойду туда и сделаю это .

В первую половину той недели прогноз обещал ясное небо и жаркую погоду. Линда говорила, что ее брат предпочитал играть в гольф рано утром, пока все еще спят. И вот на рассвете я поднялся с постели и тихо спустился вниз. Родителям я объяснил, что хочу потренироваться и привести себя в хорошую форму перед осенним кроссом – и я побежал. Я бежал по лесным тропам, где бы меня никто не заметил, я удачно огибал соседние дворы и прятался в защитных лесополосах. Я держал в руке банку из-под маминых солений – там была свежая вода, а в карман рубашки я сунул шоколадный батончик. В заднем кармане джинсов лежал черный камушек, который подарил мне Каппи. Я бежал в коричневой клетчатой рубашке, надетой поверх зеленой футболки. Лучшего камуфляжа я не смог придумать. Добежав до наблюдательного пункта, я разгреб ветки и листья и сложил их рядом с моим тайником. Потом счистил землю с мешка с ружьем и сложил ее горкой. Я вытащил ружье из мешков и зарядил. Мои пальцы тряслись. Я сделал несколько глубоких вдохов. Еле уняв дрожь в руках, я отнес ружье к дубу, сел на землю и, не выпуская ружья из рук, придвинул к себе банку с водой. Потом стал ждать. Я бы увидел гольфиста у пятой метки для мяча задолго до того, как он бы оказался в точке, куда я планировал выстрелить. И пока Ларк шагал бы по коротко стриженной траве за живой изгородью из молодых сосенок, я смог бы сбежать с ружьем вниз по склону и спрятаться за кустами черемухи и стайкой кленов. И оттуда я бы прицелился и подождал бы, когда он подойдет как можно ближе. А уж насколько близко он подойдет, зависело от того, как сильно он ударит по мячу и куда мяч покатится после удара, а еще от того, откуда он будет бить, да и от массы других вещей. Тут было много привходящих факторов. Так много, что я все еще взвешивал свои шансы, когда солнце уже взошло довольно высоко, и я понял, что сидеть в засаде мне предстоит долгие часы. Но как только показалась группа обычных гольфистов, я встал и разрядил ружье. Я убрал его обратно в мешок, надел сверху другой, положил в яму и набросал сверху земли, листьев и веток. По дороге домой я съел батончик и положил обертку в карман. Спазмы в желудке прекратились. Освободившись в тот день, я пребывал в состоянии эйфории. Я допил воду, но пустую банку не выбросил. Я шел, стараясь ни о чем не думать, глазел на все деревья, попадавшиеся мне на пути, и удивлялся любому проявлению жизни на них. Я остановился понаблюдать за двумя лошадьми, лениво щиплющими траву на пастбище. Какими же грациозными создала их природа! Добравшись до дома, я был в радостном расположении духа, и мама даже спросила, что это на меня нашло. Я ее рассмешил, я набросился на еду и ел за обе щеки. Потом поднялся в свою комнату и заснул, проспал час и проснулся, скованный знакомым чувством ужаса, которым теперь сопровождалось каждое мое пробуждение. Назавтра мне предстояло повторить то, что было сегодня. И я повторил. Сидя у дуба, я на мгновение забывал, зачем пришел сюда. Я вскакивал и собирался уходить, думая, что сошел с ума. А потом вспоминал маму на заднем сиденье машины: она сидит с отсутствующим взглядом, вся в крови, а я глажу ее по волосам. И еще вспоминал, как она выглядывала из-под одеяла, словно из бездонной пещеры. Я вспоминал отца, беспомощно лежащего на линолеумном полу в супермаркете. Я вспоминал канистру из-под бензина, которую нашел в озере, а потом видел в хозяйственном магазине. Я вспоминал и о других вещах. После всех этих воспоминаний я был готов. Но Ларк не появился и во вторник. Он не появился и в среду. А прогноз на четверг обещал дождь. И я подумал, что, может быть, стоит остаться дома.