Луиза Эрдрих - Круглый дом

– Пойдем, наберем «дедов» для парильни Рэндалла, – предложил Каппи. Мы всегда разбрасывали табак на старые камни. Потому-то мы и называли их «дедами». Но мы не всегда были камненошами. Мы любили быть главными по огню. Но Рэндалл пообещал Каппи дать поводить свой красный драндулет, если тому удастся его завести. На их земле стояли развалины старой каменной постройки, которая весной заполнялась талой водой, и там можно было найти нужные камни, только их приходилось выбивать из кладки. Рэндаллу всегда требовалось определенное количество камней, в зависимости от нужной ему разновидности ритуального пота. Мы поволокли с собой старенький пластиковый тобогган, чтобы привезти на нем камни. Подходящие мы нашли не сразу. Камни должны были быть определенной породы, чтобы они, раскалившись, не растрескались и не лопнули в очаге при поливке холодной водой. Кроме того, требовались камни определенной формы и не слишком тяжелые, чтобы Рэндалл мог снять их оленьими рогами с лопаты. Нашу работу можно было считать успешной, если за день нам удавалось найти двадцать восемь «дедов», а чаще, особенно если Рэндалл спешил, он нас возил в своем пикапе на каменоломню в поле за границей резервации, где мы загружали полный кузов. Но на сей раз нам нужно было остаться в одиночестве.

Я передал Каппи рассказ Линды про привычку Ларка играть в гольф по утрам. Каппи постучал подошвой по траве и нагнулся, чтобы выковырять округлый серый булыжник.

– Тогда надо поспешить, пока Ларк не поменял свои привычки, – посоветовал Каппи. – Тебе надо стащить ружье Доу, пока все на сходе.

Одна только мысль украсть у Доу ружье повергла меня в мрачнейшее состояние, и съеденные креветки взбаламутились в моем желудке. Но Каппи был прав.

– Тебе надо влезть в дом в субботу между восемью и десятью вечера, – наставлял меня Каппи. – Есть небольшая вероятность, что Доу или Рэндаллу понадобится вернуться за чем-нибудь после окончания схода. Но до этого момента Рэндалл совершенно точно будет стучать копытами, пока все не закончится. Или останется прибирать территорию. И уж совершенно точно отец ни за что не выпустит из рук свой микрофон до последнего. Поэтому, Джо, ты спокойно вломишься. Именно так: ты влезешь, как вор. Оставь после себя разгром. И не забудь захватить ломик, им ты разобьешь стекло в оружейном шкафчике. Я все продумал. И своруй еще что-нибудь. Для вида. Ну, типа телик.

– Да я ж его не унесу!

– Тогда просто отключи его от сети, смахни какиенибудь финтифлюшки на пол. Прихвати магнитолу Рэндалла – нет, он ее любит… Прихвати чемоданчик с инструментами. Но брось все на крыльце – как будто вора спугнула проезжающая машина.

– Ага.

– Теперь ружье. Возьми то, какое нужно, не перепутай. Я тебе его покажу.

– О’кей.

– И принеси с собой пару черных пластиковых мешков завернуть ружье, потому что его придется спрятать.

– Домой я не могу его принести. Надо спрятать его еще где-то.

– На наблюдательном пункте, в кустах за старым дубом, – предложил Каппи.

Свалив «дедов» в парильне около очага, мы провели остаток дня, размечая для меня тропинку для отхода и выбирая тайник для ружья, чтобы я легко нашел его в темноте. Луна хоть и была в третьей четверти, но, само собой, на нее могли набежать облака. А мы должны были убедиться, что я смогу добраться до места без помощи фонарика. Кроме того, мне нужно было вернуться к месту проведения схода – а лагерь пау-вау располагался в трех милях от города, – идя по полям и тропам пёхом, не на велике, чтобы меня никто не заметил. В последние два года я ездил на пау-вау вместе с семьей Каппи – его тетушки спали в «доме на колесах», а мужчины в палатке. Всю ночь горел костер. Рэндалл посреди ночи тихо выползал из палатки и смывался. Трахаться. И мы, проснувшись утром, обнаруживали его рядом, спящего мертвецким сном, слегка попахивающего женскими духами. Родители думали, что и в этом году я с ними поеду. И даже если бы на этот раз они стали возражать, я бы все равно втихаря улизнул. Так было нужно.

Эти проклятые креветки, или что я еще съел в последние дни, напоминали о себе всю неделю. Меня тошнило от одного взгляда на еду, и кружилась голова, когда я смотрел на маму или на отца, поэтому я старался на них не смотреть и ел как птичка. В основном я спал. Вечером падал на кровать замертво, точно после нокаута, а утром не мог оторвать голову от подушки. Как-то проснувшись, я взял в руки толстенную книгу, которую мне дал отец Трэвис. На бумажной обложке «Дюны» были изображены три черные фигуры под массивной черной скалой в пустыне. Я открыл ее наобум и наткнулся на фразу о мальчике, имевшем твердую цель в жизни. Я зашвырнул книгу в дальний угол комнаты, где она так и осталась лежать. Спустя много месяцев после того утра я снова открыл ту книгу, потом еще раз и еще раз. Это была единственная книга, которую я урывками читал целый год. Мама сказала как-то, что, наверное, я взрослею. Я случайно услышал ее слова. Или не случайно. У меня вошло в привычку подслушивать. Это было продиктовано необходимостью точно знать, что другого варианта у меня нет, что я обязан это сделать. Если бы Ларк куда-то переехал, или сбежал, или был бы отравлен, как бешеная собака, или арестован за другое преступление, я получил бы свободу. Но я бы ни за что не поверил родителям, если бы они сообщили нечто подобное, поэтому мне и приходилось выходить из дома, а потом садиться перед открытым окном снаружи и подслушивать, но ничего из того, что я хотел услышать, они не говорили.