Дервиш Сушич - Я, Данила

Белый жирный дьявол, прищурившись, изучает меня. Зрачки-сверла буравят до боли. И вдруг, словно луна в ветвях деревьев, на лице его проглянула улыбка.

— Смотрю я на тебя, Данила, и думаю: живи ты в турецкие времена, визири встречали бы тебя стоя… А может, посадили бы на кол на самой высокой городской стене в Стамбуле.

— К счастью, меня тогда не было на свете.

— И я то же говорю. Ну, будь здоров!

— Спасибо, хаджи, за угощенье! — поблагодарил я и быстро встал.

— Посиди еще!

— Надо… найти председателя, забыл сказать про одно важное дело.

И я смылся.

Переулками дошел я до лесного управления, а там зашагал полегоньку в гору, по дороге, по которой горцы по пятницам спускаются на базар. Вокруг — молоко лунного света, густо испятнанное тенями. Я прибавил шагу, хотя в душе сам над собой, дураком, смеюсь: и куда пустился в такой час!

Весь взмокший, остановился я у развалин турецкой крепости. Подо мной — желтые глаза городка разрывают тьму. Немного успокоенный быстрой ходьбой, подставляю ветру лоб и грудь.

Лес и долина молчат. Будто немые.

Монотонный дождь тишины приносит море вопросов. Опустив руки, отдаюсь ливню. И улыбаюсь. Ну разве не правду говорят — на вопросы одного дурня сотне умников не ответить! Даже если и дурень и умники сидят во мне.

Снизу подмигивает своими огоньками город:

— Ступай-ка, милок, спать. Нашел время строить из себя святого на горе! Не иначе как белены в хлеб подмешали.

Нет, Виленица,

нет, точечка на географической карте ФНРЮ, не белены мне подмешали, просто от всяких неурядиц голова кругом пошла. Видишь ли, я приехал сюда ради Малинки. И тут вдруг понял, что не имею на нее права. Даже если она будет настаивать на своих правах на меня и я запрыгаю от радости. Значит, уснувший мой городок, мне суждено быть прикованным здесь к стене молчания, а твоя тишина станет жиреть, питаться моей утробой. Будь я верующим, я молил бы бога сровнять тебя с землей, — разумеется, без радиоактивных последствий, чтоб я мог поднять тебя из руин, но уже другим, с горячей кровью в жилах. Ибо людям моего склада привито то беспокойство, от которого раньше умирают, но зато дольше живут после смерти.

Виленица мигает своими огнями.

— Брось, Данила, не распускай нюни! Дуй домой и ложись спать! Нечего шляться по ночам. Не то еще в яму оступишься или злым духам на перекрестке попадешься. Ступай, ложись, брат, спать! Все равно ничего умного не придумаешь, сколько ни пялься мне в темя.

Я стал спускаться.

И шепчу,

спокойной ночи, граждане городка-недоноска! Постараюсь придумать, как нам друг от друга избавиться. На сей раз я сделаю это тихо и благородно, никого не оскорбляя. Просто неслышно выскользну. Если, конечно, мой разум, комиссар сознания, будет служить мне верой и правдой.

Я жалею, что приехал. Жалею, что пустился за тобой, Малинка. Показал, как ты дорога мне. А теперь вижу, что надо отсюда скорее бежать. Потому что, если пробуду здесь еще две-три ночи, побегу к тебе. От себя. И тебе волей-неволей придется быть со мной — даже если будет противно и мерзко. А вот этого я боюсь больше, чем завтрашнего одиночества.

Триста миллионов цивилизованных жителей земли страдает от желудочных болезней. Кровавые поносы у бедняков не в счет. Одышливые большие города вопиют по простому, дешевому целебному чаю, который прочищает дыхательное горло и бронхи. Нервы рядового горожанина не выдерживают нагрузки на органы чувств. Страх уже не временное состояние души, а хроническая болезнь. Современная индустрия лекарств напоминает мне холодного сапожника — сегодня он тебе подлатает подметки, завтра — на несгибаемых подошвах лопнет рант. А мать-земля ежегодно выращивает миллионы тонн лекарств, и никто их не берет.

Я подсчитал: если б городской сельскохозяйственный кооператив ежегодно вывозил лекарственных трав столько, сколько позволяют его складские помещения и транспортные возможности, Виленица на вырученную за травы валюту уже на третий год смогла бы построить атомную электростанцию или, на худой конец, обеспечить все свои села необходимыми школьными зданиями. И первая из всех коммун ФНРЮ спросила бы:

— Товарищи союзные органы, вам нужны деньги?

Итак, да здравствуют лекарственные растения! Засучивай рукава, Данила! Лечить одышливую и малокровную цивилизацию продуктами матери-земли — это подвиг несравненно выше, чем строительство Лабудоваца. Мир на своих знаменах изобразит липовый цвет и бузину, ромашку и мяту, шалфей, душистую руту и подорожник. А золотая валюта хлынет в Виленицу, разумеется, за вычетом того, что банк возьмет себе.