Дервиш Сушич - Я, Данила

Председатель сел и поглядел мне в глаза.

— Привет тебе от Народного банка, Данила!

Это был намек на некоторые мои махинации с долгами разным предприятиям. Но я как ни в чем не бывало простодушно улыбнулся.

— Да пошлет ему бог здоровья, товарищ председатель!

— Выпьешь стопочку, Данила?

— Спасибо, в кабинетах не пью!

— Да, в Лабудоваце куда удобнее, ордена — над головой, бутылку — перед собой, и это после того, как мы организовали тебе помощь, как больному!

— А сколько стоили ваши гостинцы и помощь? Я заплачу, — сказал я, вытаскивая бумажник.

— Кооперативными деньгами? — съязвил бледнолицый наглец.

Такого подозрения, поклепа и оскорбления я никак не ожидал! Чего-чего, но потребительских склонностей, за которые, вообще-то говоря, можно угодить за решетку, во мне нет. Не иначе, кто-то поторопился очернить меня в глазах председателя. Я чуть не разразился негодованием и ругательствами. Но сдержался, заставив себя сначала поразмыслить о новом председателе, попытаться понять его и, может быть, оправдать.

С виду хилый интеллигент, которого я одной рукой мог бы выбросить в окно или подвесить к люстре. Слышал я, что он воевал в Испании, а в сорок шестом снял полковничьи погоны и всерьез занялся экономикой. Экономика и политика были его ремеслом. Говорили о его волшебных руках — с первого прикосновения всюду воцарялся порядок.

С недавних пор я стал замечать постепенное внедрение подобных людей в общество, людей, предварительно хорошо переваривших философию динара и гармонию общественного оркестра. Молчаливые, хладнокровные и непоколебимые, они не умеют зажигать и покорять сердца на митингах, зато в состоянии обкатать огромнейший комбинат и заставить его маршировать под дирижерскую палочку закона. Конкретный порядок они предпочитают абстрактной сознательности. Ненавидят шум и красивые жесты и скорее простят снобизм, нежели анархию. Больше доверяют контракту, чем честному слову. Теплые слова оставляют на особо важные случаи, а гуманизм прогоняют сквозь строй экономической рентабельности и эффективной расстановки кадров. Эти люди способны внедрить у нас шведский порядок, но кому-то все же придется вносить и югославскую страсть. Боюсь, как бы не опоздать со вторым. Если верить слухам, равнодушие стало национальной болезнью скандинавов.

Похоже, время залощенной шапки и широкой партизанской души прошло.

Прощайте, заплаты на штанах секретаря укома! Прощайте, митинги, громкие слова, бескорыстная простота, прощайте, дружеское «тыканье» и даровая работа на одном энтузиазме, прощайте, трудовой подъем масс и парад стихийной радости! Прощайте, открытая касса и пуля за украденную сливу! Ваше время скончалось под скальпелями арифметики и дисциплины. Похороны происходят постепенно согласно церемониалу смены эпох.

Операция удалась, пациент скончался.

Один из членов консилиума, способствовавшего смерти пациента и констатировавшего ее, сидит сейчас передо мной, буравя меня ядовитым взглядом. Я дисциплинированный гражданин своей страны и по призыву ЦК и военкомов вынес бы еще раз все семь вражеских наступлений. Но позволено же мне, черт возьми, не выносить одного председателя уездного совета, ненавидеть его всеми фибрами души. И уж коли я вынужден ему подчиняться, то делать это, стиснув зубы.

— Данила! — снова говорит председатель. — Я вызвал тебя затем, чтоб обратить твое внимание на кое-какие вещи. Начнем с личного. Почему ты не надел выданный тебе костюм? А впрочем, мог бы и сам купить, жалованье ведь получаешь?

— А мне нечего прятать под внешним лоском.

— Но ты же своим неряшеством мараешь и внутренний облик. Твой внешний вид тянет тебя назад.

— А руки — вперед! — огрызнулся я, заметив, что мой тощий хозяин начинает приходить в раздражение. Он явно не ожидал от меня такой прыти, тем более разговора на равных. Чтобы доказать, что дело не в похвальбе, я воскликнул: — К примеру, Лабудовац! Он лучшее доказательство тому, как я надрывался и сколько времени у меня оставалось на внешний лоск!

— Хвалиться тут нечем. Твой Лабудовац — топором срублен.

— Неправда.

— Вскоре мы по плану реконструкции кое-что снимем. А попутно произведем перестановку кадров. Дома-то ты понастроил, а нужники — в огородах, согласно твоей концепции агротехники. На лесопилке никто и понятия не имеет о самоуправлении. Когда я спросил рабочих, что они об этом думают, они только глазами захлопали. Только мужичок с пилорамы подал голос: «Главное — здоровье беречь!»