Дервиш Сушич - Я, Данила

Когда он поймет, что остался в дураках, для мести будет поздно. В поножовщине я ловчее. Он и мигнуть не успеет, как я выпущу ему кишки. Или проломлю череп.

Я крепко держал себя в узде, предоставив ему составить обо мне такое мнение: наивный крестьянин, тайком привезший товар и не чающий его сбыть. В ценах не разбирается. Тупой и глуповатый. Неподвижный, как стельная корова. Обработать нетрудно, понадобится только немного терпения.

Два золотых зуба из-за похотливых губ сверкнули блеском перелитых дукатов.

— Значит, товар у тебя, хозяин?

— Так, пустяки…

— А где грузовики стибрил?

— Попутные.

— Вот что! Каштаны?

— Да вроде бы.

— Почем?

— У тебя таких денег нет! — говорю я и оборачиваюсь к окну. — Государственному сектору только под силу.

— Почем? — рассердился он.

— Предлагают сто пятнадцать за кило, да я не отдаю.

— Сто восемнадцать?

— Нет уж.

— Сто восемнадцать заглазно. Только взвесим.

— Чего там заглазно. Смотри сколько влезет. Каштаны — как на подбор! — Похоже, я и поседел оттого, что слишком часто играл с огнем. Вот и сейчас, нет чтоб благоразумно и степенно согласиться на эту баснословную цену, я нахально пру дальше. Не иначе кто-то из моих предков спустил в очко по меньшей мере гектаров двадцать земли.

Противник сделал маленькую паузу — в полном соответствии с ритуалом торга. Мы обменялись еще кое-какими мыслями о дороговизне и хорошей погоде, и как раз в ту минуту, когда он хотел предпринять новую атаку, в дверях харчевни показался элегантный аферист с руками, по доброму воровскому обычаю, в карманах. Он поздоровался с моим противником, учтиво поклонился мне, представился и, не спросив разрешения, сел за наш столик. Приход второго был явно не по вкусу первому. Хотя они были на «ты» и шутили, как закадычные друзья, но я тут же учуял, что они горло перегрызут друг другу из-за моих каштанов, ровно гиены из-за падали. И учтивость их, и дружелюбие были шиты белыми нитками. Оконца ясного улыбчивого неба обложили потаенные громы и молнии волчьей ненависти конкурентов.

— На чем остановились? — спросил господин аферист.

Первый подмигнул мне — помалкивай, мол. Я прикинулся простофилей, не понимающим подмигов торговцев.

— Да вот, сударь, он предлагает сто восемнадцать, а я не могу, никак не могу, братец, отдать, за такую цену, лучше уж вытряхнуть в Миляцку… Ну посуди сам, где тут справедливость? Обжаришь каштаны, по десять динаров фунтик продашь, какие деньги огребешь! Втройне! Тоже, нашли дурака.

— Твоя цена? — любезно спросил господин аферист.

— Сто двадцать пять.

— Сто двадцать?

— Нет.

— Сто двадцать один! — повысил цену первый и схватил меня за руку.

— Нет.

— Может, пойдем, выпьем чего-нибудь? — предложил господин аферист.

— Да можно! — говорю я, а про себя зарок даю — не брать в рот ничего крепче лимонада!

Долго и излишне рассказывать, что было дальше. Главное — я склонил их купить каштаны пополам по ста двадцати одному динару за килограмм. И пришел к выводу, что эти господа архиплуты слабы со мной тягаться. Они не потрудились даже разузнать, как нынче уродились каштаны, нет ли их поближе к Сараеву, хорошие ли уродились — тонут, или гниль одна, или с червем, какой спрос на рынке, не много ли десять динаров за фунтик… Поддались первым поверхностным наблюдениям: каштанов на рынке нет, когда-то они шли хорошо, значит, и сейчас пойдут, как халва. Нарвись я на паломника, который на таких вот спекуляциях отгрохал в Сараеве несколько домов и на доходы с них уже не раз сходил в Мекку, я наверняка не провел бы его с такой легкостью. А если б он и поддался на мои уговоры, он дал бы мне динаров сорок за килограмм. Чтоб самому заработать по пятьдесят. Стало быть, трезвые торгаши-частники погорели в родном Сараеве сильнее, нежели я, пьяный, в чужой мне Дриняче.

Хотя уговаривались мы брать товар заглазно, они все же сделали попытку осмотреть каштаны. Когда они заглянули в первый мешок, я громко прошептал: «Осторожно, за углом милиционер!» Они сразу заторопились, махнув рукой на столь пустячное дело, как осмотр купленного товара.

Грузовики мы загнали в глухой и тесный проулок, в глубине квартала. Молчаливые албанцы-поденщики принялись за разгрузку. В обоих концах проулка стояли на стреме двое проходимцев, чтобы поднять тревогу, если на горизонте появится милицейская форма или некто, чьи сапоги выдадут его принадлежность к милиции. Албанцы бегом таскали мешки во двор, там кто-то стучал гирями по весам и выкрикивал: «Восемьдесят семь, семьдесят три, шестьдесят девять».