Дервиш Сушич - Я, Данила

— А сейчас дай мне поспать, — сказал я строго.

— Я вас обидела, товарищ председатель?

— Спасибо за молоко, погаси свет и ступай!

— Товарищ председатель!

— Вон!

— Спокойной ночи, товарищ председатель! — попрощалась она со слезой в голосе.

Я зубами вгрызся в подушку. Но где-то в глубине своего нутра был доволен тем, что совладал с разъяренным быком и продел кольцо сквозь раздувающиеся ноздри. Господин мой, сказал я себе, в строю курить не разрешается, а тем более подминать под себя своих подчиненных. А ты в строю! Не будь ты в строю, ты не подчинялся бы приказам командования! А у него не было б никакого права приказывать тебе.

Турки целый месяц проводят без женщин и еды. А сколько времени пощусь я?

Чего доброго, припорхнет еще какая-нибудь птичка. Надо застраховаться от сюрпризов. Но как? На хмуром челе письменами морщин и борозд начертать: «Посторонним вход запрещен! Осторожно, аскетизм высокого напряжения! Бьет!»

Мы прорабатывали в комитете письма и резолюции. Сперва мне было любопытно. В середине собрания я понял, что на нас обрушат румынскую, венгерскую и болгарскую армии, и уже прикидывал, где раздобыть три разговорника, чтоб объясняться с пленными. Под конец все мы побелели — частью от злости, частью от табака и усталости.

За два бесконечных дня мы вволю намолчались и наразговаривались. Потом сели и накатали телеграмму: «Белград. Дорогие товарищи! Мы не забыли раны и потери. Да здравствует мирное сосуществование! В случае происшествий на границе немедленно сообщите!» Выйдя из дыма заседаний, мы поняли, насколько опасность преувеличена. Границы Югославии не сдвинулись ни на сантиметр.

Я спросил доверительно бледного и усталого секретаря по промышленности:

— Милош, друг, а что будет, ежели начнется война?

Он махнул рукой:

— По крайней мере отдохну от экономических головоломок.

И все же, вернувшись в Лабудовац, я заперся в своей конуре, почистил и смазал автомат и револьвер, боеприпасы пересчитал и завернул в масленую тряпку, а новые башмаки намазал пожирнее вазелином и поставил под кровать, чтоб можно было сразу попасть в них среди ночи. Словом, привел свою боеготовность на самый высокий уровень. Позднее на лугу я убедился, что гранату я бросаю и по дальности и по меткости не хуже республиканского рекордсмена, после чего загнал оборонительные приготовления в дальний угол сознания, а все освободившееся сознание бросил на терновые заросли повседневных забот.

Обыденные дела были, как водится, сплошной коловертью. Между утренним и вечерним приветствием моей делопроизводительницы — стройки, камень, подводы, песок, известь, бесконечные сидения в совете, в комитете, которые я употреблял на обдумывание разных своих проблем, шумный разнос тех, кто хочет феодальными темпами строить социализм, лесопилка, бревна, кубометры, торговля, выступление общего характера на митинге в городе, сотня конкретных на собраниях в селах, дрязги с председателем общины Дойчином, который все время порывался меня кастрировать экономически, головная боль из-за доставки кукурузы в села,

словом,

каждодневные и обычные дела и заботы.

С пятью тысячами динаров в кармане, вырученными за клин отцовского поля, я очутился в Дриняче. Зашел в трактир, чтоб подождать здесь грузовик в Лабудовац. Пропустил стопку — чтоб не сидеть за столом зря, вторую заказал, потому что понравилась первая, третью смаковал, потому что двух первых показалось мало, а когда официант вынес жаренную на решетке индейку, я велел отрезать мне половину, а к пол-индейке надо по крайней мере пол-литра. Не успел я и уполовинить пол-литра, как прикатил и тут же укатил грузовик. С горя я чуть не залпом выпил остаток и заказал еще… Так оно и пошло.

Полдень отмер, как прекрасный обычай. В низкое оконце вижу: день стаял, будто тоненькая свечка в подсвечнике. А мне неохота вставать. И охота пить. Грузовики приходят и уходят, порой шофер заскочит пропустить по маленькой. Но ехать мне не хочется. Впрочем, я сейчас далеко от глаз своих избирателей и подчиненных и могу дать себе некоторое послабление, чуть-чуть выпустить пары. Стоит опрокинуть рюмку, как тотчас возникает повод для новой.

Ох-хо-хо, что же будет с человечеством, если даже мы, коммунисты, не можем подчас договориться?

Ох-хо-хо, каково же приходится австралийским неграм, застрявшим в каменном веке?

Ох-хо-хо, сколько народу погибло во второй мировой войне! Найдется ли на всем белом свете хоть один благодарный слушатель, кому бы я рассказал про все семь немецких наступлений!