Дервиш Сушич - Я, Данила

Они повалялись в свое удовольствие, а потом взялись за руки и побежали к воде. Мой тайник становился опасным. Вдруг им захочется перейти в тень после купания? Они тут же меня обнаружат. Или решат идти домой этим путем? Или заметят на песке свежие следы, ведущие в кусты? В любом случае догадаются, что я пялил на них глаза, ровно юнец, постигающий тайны бытия.

Мне не хотелось падать с пьедестала, на который она меня вознесла, а в перечень пороков в глазах учителя — вносить еще один.

В нашем городке, как и в любом боснийском захолустье, пляж был притчей во языцех. Мужчины, говоря о нем, гогочут, женщины — морщатся, а старухи фыркают и осеняют себя крестным знамением. Общее суждение — подумай только, эти-то двое голые!.. Зная об этом, и наша парочка не решалась возвращаться в село вместе. Парень первый отжал свои плавки, набросил рубашку и зашагал по кукурузному полю.

Девушка осталась в воде.

Я незаметно перебрался на крутой скат, отошел метров на пятьдесят и вновь направился к тому же месту, покашливая и посвистывая. Словно бы случайно очутился здесь.

Девушка увидела меня из воды.

— О, товарищ председатель, какая вода чудесная! Прыгайте, пока солнце не зашло. Прыгайте, зачем садитесь? — крикнула она с гостеприимностью хозяйки, приглашающей войти в прекрасный дворец.

— Я свое отпрыгал. А ты купайся, купайся!

— А вы попробуйте, не стесняйтесь! Мы здесь одни.

— Спасибо. У меня судороги бывают.

Я сидел недалеко от ее вещей. Она вышла из воды, сверкающая и гибкая, словно на нее были направлены все камеры мира, а не только мои грустные, по-стариковски чуть гноящиеся глаза. Пьяняще покачивались в лад движению расчески ее плечи и груди, крутые бедра, которые могут заставить забыть все договора, тобой подписанные, и все уставы, поддерживающие в тебе дисциплину, и с легким сердцем опустошить ради них любые сейфы и кассы. Причесываясь, она болтала с такой простодушной непосредственностью, что я невольно подумал о том, какой многоопытной надо быть, чтоб вести себя так непринужденно.

Вспомнив слова учителя, я спросил девушку:

— Скажи мне положа руку на сердце, что я за человек?

Столь банальный вопрос из уст такого бывалого старика, как я, удивил ее.

— Вы, вы, товарищ председатель, печальный человек. Мне вас очень жаль!

— Вот уж чего не ждал!

— Да, да, правда. Надрываетесь от зари до зари, нервничаете, подгоняете людей, а они себе копаются, они привыкли всю жизнь дремать, а вы сами не спите и хотели бы, чтоб и другие, в своих же интересах, тоже не спали, вы сдадите раньше тех, кого подгоняете, вы все отдаете за их будущее, а они вас уже сейчас ненавидят, костят на все корки. А устанете, думаете, они вам спасибо скажут! Им бы только поскорее вас похоронить. Вот и отдыхаете вы один. На душе у вас горько, даже когда вы смеетесь. Можно, товарищ председатель, я задам вам один вопрос? Почему вы не совьете себе гнездо? Время…

— Милое дитя, с такой птицы, как я, хватит и охапки веток. О гнезде надо тебе думать.

— Ах, я не собираюсь! Все соседи люди дивные, но своим мужем я никого не могу себе представить. Вот хоть наш учитель, он только что был здесь, приятная наружность, неплохо зарабатывает, достаточно образованный, чтоб не быть скучным… Но чего-то не хватает. И не только ему. Чего-то такого, что есть только у бывалых солдат: устойчивость, сильные плечи, непонятные темные озера в глазах, словом, величие крепости с налетом столетий. Острое меткое слово. И руки… ах, господи, медвежьи руки, внушающие такое доверие!

Я чуть не вскрикнул: «Ну и нахалка! Одних нахваливаешь, а с другими по пляжам валяешься!»

Казалось, она услышала мой крик и кокетливо вздохнула:

— Простите меня! Я беру от жизни то немногое, что осталось мне, как женщине. Могу же я позволить себе маленькую радость, от которой никому нет никакого вреда.

Она бросила расческу, расстелила на песке платье и легла на бок лицом ко мне. Я видел ее бедра и беспокойные колени, которые то соединялись в поцелуе, то судорожно расходились.

— Извините, товарищ председатель, еще один вопрос! Вы любили свою покойную жену?

— Нет.

— А другую женщину?

— Не помню.

— Всю жизнь один? И в молодости?

— Может, ты хочешь, чтоб я похвастался своими победами?

— А у вас были победы?

— Реестр толщиной с Евангелие! — солгал я.

— Ха-ха! Кто бы мог подумать! — Со смехом она откинулась на спину и развела колени.

«Господи, — возопил я в душе, — если ты столкнешь меня в эту пропасть, я спалю тебе бороду. И всех твоих святых соратников постреляю». Неужели такое возможно?! Чистый ангел с утонченным вкусом так бесстыдно прельщает меня, грубого грязного старика! Какие демоны управляют ее желаньями? Я протер глаза, намереваясь отвести их в сторону, но они, как назло, точно приковались к ней.