Дервиш Сушич - Я, Данила

«Эстафета», переданная грядущим временам, — это тоже общая примета многих книг в литературе социалистических стран.

Горячая заинтересованность в современности, умение видеть ее в противоречиях и в движении, бескомпромиссность нравственной позиции — все это сделало книгу Д. Сушича популярной в Югославии, где она издавалась несколько раз. Инсценировки по роману шли во многих театрах страны, по нему был сделан фильм. При всей специфичности проблем югославской жизни, отразившихся в романе, он вызвал живой интерес в других социалистических странах и был переведен на несколько языков. Интерес этот понятен. Роман Д. Сушича принадлежит к произведениям, которые помогают понять существенно важные процессы, идущие в современной жизни, а его герой входит в галерею тех революционеров, сформированных нашим временем, которых никакие трудности не могут заставить отказаться от идеалов будущего.

П. Топер

Я, Данила Лисичич,

гражданин своей страны и Организации Объединенных Наций, руководящий работник по профессии, неожиданно скатился к подножию своей служебной спирали. Я не Сизиф, и напасти мои ничтожны в сравнении с тем, что легенды и мифы приписывают этому бедолаге. Я простой смертный, который с верха биографического минарета грохнулся на мостовую. И на старости лет, усталый и разбитый, оказался не у дел и без гроша за душой.

Солдат во мне всегда одерживал победу, крестьянин терпел поражение. Да вот только шкура у них, на мою беду, одна.

Я, усталый демобилизованный солдат, сижу на отчем пороге. Справа — почернелая стена. Слева — пустота. Читаю вырезанные на стене лозунги всех армий и узнаю калибры пуль, утверждавших этот политический орнамент во время войны. Смотрю на дорогу. Нигде ни души.

Полдень.

Июнь.

Далеко внизу, у самой реки, поют впряженные в плуги женщины.

Два уцелевших дома и десятка два стен, разбросанных по обе стороны дороги, по всей видимости и есть мое село.

На мне военная форма. На рукаве три звездочки. Капитан. Бывший. Брюки, надетые прямо на тело, трут в паху. Почесать под мышками боязно, — того гляди, рубаха под пальцами расползется. Пот ест босые ноги в жестких жарких сапогах.

Гляжу я на этих своих верных товарищей. Чем не дневник? На болгарской границе их ваксила пригожая крестьяночка, а я тем временем ей заливал, какие мы, партизаны, порядочные, у нас, мол, без согласия женщины ни-ни… А на австрийской они тузили по заду немецкого полковника, а я тем временем внушал ему, что мы, партизаны, блюдем Женевскую конвенцию, соответственно местным условиям и возможностям, разумеется.

Сапогу следует поставить памятник и тут же дать по нему из орудия.

Подле меня вещмешок, автомат и револьвер. Муравей резвится на мушке револьвера, выглядывающей из рваной кобуры. По дулу автомата ползет червяк, убеждая меня в ненужности оружия. Весь металл на восстановление! Но лозунги мирного времени меня мало трогают, я вовсе не собираюсь бросать оружие и становиться на героическую вахту у плуга. Без оружия нельзя, в лесу еще банды орудуют. Пахать я не могу — спина моя нашпигована осколками, и, чуть наклонюсь, они шуршат под кожей, как щебенка. Спущу денежки, а там и примкну к какой-нибудь колонне мирных жителей заканчивать свою биографию. Деньги я слишком мало ценю, чтобы делать ставку на них. Искать славы — поздно. Впрочем, я за ней и раньше не гонялся. Нет у меня никаких желаний. Все позади. А впереди еще ничего не светит. Плыву, как одинокое бревно по спокойному лиману времени.

Терзаю я свою потную грязную потылицу и думаю: а не съесть ли мне хлеб и лук, что лежат в мешке? Решаю так: покажется женщина — съем, мужчина — оставлю на ужин.

Показалось пугало, старое, в лохмотьях. В нынешние времена помощи ЮНРРА [1] ЮНРРА — Организация Объединенных Наций помощи и восстановления, сформированная в 1943 г., населению стран, пострадавших от оккупации. и Красного Креста воистину мудрено ходить таким оборванцем. Да и политически никуда не годится. Почесываясь то там, то здесь, словно вши у него привыкли к ДДТ, старик издали подозрительно косился на меня.