Дервиш Сушич - Я, Данила

— Видишь, как выглядят вещи, если на них смотреть реально?

— Да, реально. Десять миллионов!

— Десять миллионов!

— Эх, Данила, да за десять миллионов я бы дал перебить себе и вторую ногу, чтоб, скажем, построить больницу для инвалидов. И все же рукам воли не давай, действуй на сознание.

— Ладно, согласен.

— Взносы уплати и приходи на партсобрание. И чтоб я видел тебя на предвыборной конференции! В практицизм впадаешь.

— Текучка заела, Раде.

— И управленческий аппарат в кооперативе наладь. Возьми счетоводов. Расходо-приходной книги нет?

— Нет.

— А печать?

— Вот она, в кармане.

— Вот видишь. Вчера я заходил к тебе в контору. Бумаги валяются на полу. В запрос из уезда завернут кукурузный початок. Продавец в лавке не справляется с учетом.

— Верно.

— А я постараюсь подыскать уважительные причины для неявки на партсобрания.

Я пытался подобрать ключ к этому представителю власти на селе и секретарю здешнего партийного комитета, которому еще только стукнет девятнадцать.

Его поколение умело убеждать, а там, где методы убеждения не помогали, не задумываясь, прибегало к силе. Поколение это было дерзкое, напористое, искреннее, фанатичное, неумолимое! Трудно сказать с уверенностью, оно ли кроило время по своим меркам или же само было продуктом своего времени. Раде не закончил даже начальной школы. Но на войне это ему не мешало. Он был связным и потерял самое для себя важное — ногу. В январе сорок пятого, в шестнадцать лет, его уже выбрали секретарем подпольной молодежной организации. Он заманил в дом своей тетки штаб одной из рассеянных по горам бригад четников. Из партизанского тайника натаскал в подпол динамиту и других боеприпасов, а когда штаб заснул, бросил туда гранату. Штаб в полном составе переселился на тот свет. Правда, и тетка с дядей отправились туда же. Раде горевал только по тетке, дядька был заодно с четниками…

Сейчас он курит и кончиком палки выводит в пыли разные загогулины. А я смотрю на него… Слабонервный сразу его возненавидит. А окажись на его месте — просто покончит с собой. Интеллигентные старые девы найдут его суровым и ограниченным.

Певцы травы и букашек вообще его не заметят. Киношники не снимут о нем фильм. А циник скажет, что по невежеству ему не дано понять трудности в их подлинном объеме.

Из четырех колес автобуса, на котором едет наша судьба, одно — поколение Раде. Идеологи, берегите это колесо. Чтоб все болты были на месте. Чтоб резина не лопнула. Поломка надолго задержит нас в пути.

Кончиком палки Раде подцепил окурок и принялся старательно разминать его в пыли. Бледный от недоедания, с какой-то вековечной усталостью во всем теле, невыспавшийся, с глазами, горящими бескомпромиссной прямолинейностью, он на мгновенье потерял душевное равновесие, заморгал по-крестьянски боязливо и, как его прадед, когда в чем-то был не уверен и хотел порасспросить людей, тихо сказал:

— Данила, хочу я тебя спросить, только конспиративно!

— Нас слышит одна земля.

— Я хочу жениться.

— Да ну!

— Есть одна загвоздка. Она дочка Панто, а Панто — бандит. Сын его еще бродит по лесам.

— Знаю, Раде, но ведь ты не Панто будешь раздевать, а ее. Ежели она согласна…

— Ей тоже невтерпеж. Моченьки нету, говорит, ждать.

— А ты-то готов… ну как мужчина?

— О, и сказать-то совестно. Иной раз аж кулаки Грызу. Мать спрашивает: что с тобой, а я говорю — оставь, старая, проблемы одолели. Говоришь, жениться?

— С ходу!

Минуту назад я не сомневался, что аскетизм начисто иссушил в нем истоки физических желаний. А он, оказывается, вон каков! Ха-ха-ха! Ну и подшутило время над женихами! Кто только до сих пор не забирался в девичьи кущи! От удальцов, бросавших вызов небесам, до помешанных неистовых калек, ползущих к постели на карачках. А теперь вот злой святой, какого еще не помнит мир, желтый и тонкий, как оса, должен научиться улыбаться, обнимать плечи женщины, вечно оскаленные зубы прикрывать губами, сложенными для поцелуя, руками, привычными к совсем другому, гладить, ласкать и мять упругое девичье тело, неповоротливыми мозгами, выдрессированными железной дисциплиной, выдумывать те ласковые, нежные слова, ложь и заклинания, которые открывают путь к наивысшему блаженству.

В тесном пиджачке со складов Красного Креста, в бязевой рубашке без воротничка, в задрипанных штанах и сношенных башмаках, хромой, скособоченный, злой от забот и хлопот, он был так же далек от традиционного образа жениха, как, к примеру, здешний крестьянин — от слащавого передовика сельского хозяйства, о котором пишут в наших газетах.