Михаил Енотов - Обыкновенный русский роман

Но внезапно все замерло. Женя закрыла лицо руками и содрогнулась слезным всхлипом.

— Что случилось?

Она отвернулась к стене и тихо заплакала. И тут я понял — дело в татуировке. Женя не знала, что у нас с Игорем одинаковые «клейма», и увидев у меня точно такую же сову точно на том же месте, она словно проснулась в кошмар. Как выяснилось позже, она вообще мало знала о кромешных делах Игоря. Я не стал ничего объяснять, и успокаивать ее тоже не стал. Поднялся, оделся, не включая свет, и сел у окна.

Через некоторое время Женя уснула, а я еще долго не мог. Просто смотрел в окно. С первых дней пребывания в Москве я заметил, что здесь совсем нет звезд — ночь тупо застилает небо рубероидом, как лавочник, опускающий рольставни в конце торгового дня, и передает вахту уличным фонарям. Здесь и солнце-то редко бывает — если оно и показывается ранним утром, то потом спешно прячется за облака, как будто Бог брезгливо закрывается от проснувшихся людей. Ужасный город. Великий и ужасный.

Ближе к утру я наконец почувствовал сонливость и лег. Когда засыпал, казалось, что по пробуждении все случившееся вечером окажется сном. Но я и заснуть толком не успел… Меня разбудила Женя. Разбудила лаской. И то ли обрывая сон, то ли, наоборот, его продлевая, то ли повиснув между сном и явью, то ли вовсе смешав их, я ее взял.

После ночи «Прямого эфира» Игорь сказал Жене, что ему нужно кое-что решить внутри себя, и уехал в Оптину пустынь. Там он пробыл около двух недель — жил у какой-то бабушки в сарае, отплачивая ей помощью по хозяйству, ходил на все службы, проводя в монастыре по восемь часов в день, окунался в купели и читал духовные книги, а потом приехал, опустошенный и растерянный, так, видно, и не получив ответов на свои вопросы. Не надо быть прозорливцем, чтобы понять, о чем он там молился — конечно, о том же, что и я в те дни — о вразумлении и указании пути. И вот через два дня после его возвращения я приехал и забрал Женю. А на следующий день она написала ему, чтобы он ее не ждал и не искал. После этого Игорь пошел в полицию с чистосердечным признанием. Честно говоря, я думаю, что для него это было самым правильным решением.

В Казань мы с Женей приехали автобусом — ехать поездом я поостерегся, ведь при покупке ж/д билета нужен был паспорт. Некоторое время жили у папы. Женя ему, кажется, понравилась, хотя скорее его обрадовал сам факт появления рядом со мной девушки. О том, как она появилась рядом со мной, я, само собой, не говорил.

Все текло хорошо. Женя была счастлива, я, наверное, тоже. Только какому-то другому, потаенному мне постоянно казалось, что все происходящее и окружающее мимолетно и не имеет большого значения. Словно я расписывал сцену, понимая, что при всех ее прелестях в финальный монтаж она не войдет.

Между тем наши общие деньги, оставшиеся еще с Москвы, заканчивались — сидеть на папиной шее я не мог, а устраиваться на какую-то работу было слишком скучно. После всего, что произошло, уехать в провинцию, поселиться в родительской квартире и пойти редактором на татарский телеканал? — нет, я бы лучше предпочел сдаться в полицию. И все-таки что-то надо было предпринимать.

Тогда мне пришла мысль о том, чтобы перебраться в деревню — возможно, насовсем. Женя не возражала — она вообще мне никогда не возражала и, приластившись наутро после венчания, сделалась завсегда такой кроткой и нежной, что меня это, признаться, временами даже раздражало. Я стал центром ее бытия, а она будто бы вращалась по орбите, мечтая однажды приблизиться настолько, чтобы расплавиться и стать частью меня. Только сам я ощущал себя скорее Луной, а не Солнцем.

Женя говорила, что в деревне мы могли бы родить ребенка. Она очень этого хотела. А я… я вообще не знаю, должен ли мужчина хотеть детей. Иметь, конечно, должен, но должен ли хотеть? Когда мужчина говорит о родительстве, то обычно речь идет о неком жизненном плане, а в случае женщины — о самом смысле существования. Наверное, мужчина должен все же хотеть женщину , а она уже — ребенка. Впрочем, откуда я взял этих «мужчин» и «женщин»? — их нет в природе так же, как нет нуля и единицы, на которые компьютер рассекает любое запечатленное им мгновение жизни.

Среди татарской родни деревенских было много, но велика была и дистанция между нами — я с детства чувствовал себя чужим в их окружении, хотя татарская кровь во мне преобладала. Одна только мысль о пробуждении под вой муэдзина и прогулках с Женей под шепот «моржэ» из-под косых карих взглядов заставляла отказаться от переезда. Тогда я вдруг вспомнил про многодетную тетю Машу — она ведь тоже жила в деревне. Да, вот где настоящая Россия, вот где настоящая любовь! В голове замелькали идиллические картины то ли кисти Нестерова, то ли камеры Прокудина-Горского, в которые мой внутренний графический редактор моментально вклеивал наши с Женей фигуры, моделируя даже образы не родившихся еще детей. Если бы я думал о семье и о нашем будущем, то лучшего места для дома я бы не нашел. Но не любви просила моя душа, а вызова. К тому же идея поселиться рядом с могилой мамы притягивала каким-то темным мистицизмом.