Борис Дышленко - На цыпочках

Ударила и прошелестела капля по стеклу, и хотя я в тот же миг понял, что это первая капля начинающегося дождя, я уже передвинул ногу по полу на какую-то часть шага, от неожиданности замер в этом неустойчивом положении, но, сообразив, закончил этот шаг и, закончив, судорожно рассмеялся. Ударила вторая капля, за ней третья, а может быть, уже и четвертая — я не считал, — а потом сразу обнаружился неистовый дождь и забарабанил по жестяному карнизу за окном. Эти звуки немного взбодрили меня и подтолкнули к действию. Перенеся тяжесть на предыдущую ногу, я сделал следующий шаг, а за ним еще и почувствовал, как тверденеет сведенная от инстинктивно сдерживаемой готовности шея.

Из-за угла я увидел его, неподвижно стоявшим в глубине коридора, все на том же месте в дверях, не касаясь дверного косяка. Отсюда он выглядел еще более грозно, чем тогда, когда я проходил мимо его, но тогда я на него старался не смотреть, теперь же, направляясь в его сторону по длинному и узкому коридору, где смотреть больше было некуда, кроме как прямо перед собой, я никак не мог этого избежать. Высокий, широкоплечий и плоский, твердый в своем черном костюме и черной же морской фуражке, он имел в себе что-то справедливое и окончательное, и по мере того, как он в дополнение к своему высокому росту вырастал от моего приближения, я чувствовал себя так, как будто каждый мой шаг уменьшал меня на какие-то сантиметры, и, поддаваясь этому чувству, я и в самом деле съеживался и, проходя мимо него в дверях, уже не смел поднять глаз, а только искоса взглянул на его начищенные башмаки, которые широко и крепко стояли. Горбясь под его торжествующим взглядом, я вышел и стал спускаться по лестнице, но и спускаясь, не переставал чувствовать затылком его зоркие глаза.

Теперь надо было выбраться на перпендикулярную улицу, и я подумал, что для того, чтобы пробраться туда, мне прежде нужно пройти незамеченным до соседнего двора, но страх и подозрение до такой степени сковывали мой ум, что мне понадобилось выразить мое намерение словами, чтобы понять его.

«Рядом угловой дом, — подумал я. — Если выйти из парадной и сразу же пройти во двор, я вторыми воротами смогу выйти уже за углом, а там...»

Однако я все не мог заставить себя выйти из подъезда, и не от того, что боялся дождя, который теперь хлестал уже какими-то непрерывными всхлипывающими потоками, искажая, как неровное стекло, противоположную сторону улицы вместе с фонарным столбом и маленьким автобусом, все еще стоявшим там, — мне казалось, что на улице, едва только я выйду, они, притаившиеся на время в парадных, и сквозь низвергающуюся водяную толщу по движению моего силуэта, хоть и смутного, хоть и размываемого ливнем, но узнают меня, узнают и придадут этому значение. И несмотря на то, что мне предстояло пройти всего несколько шагов до ворот, которые я наметил, я все еще медлил и не решался. Наконец неожиданно для себя рванулся и без воздуха шагнул, так что мне нечего даже оказалось выдохнуть, когда меня насквозь просеяли жесткие ледяные струи. Моя одежда сразу набрякла и облепила тело, а брюки стали такими твердыми, что, казалось, не гнулись, а ломались под коленками при каждом моем шаге, и только из-за производимого дождем шума я не слышал чавканья своих размокших ботинок. С трудом отклеивая подошвы от тротуара, я сделал несколько шагов в сторону намеченной цели, и сильная, тугая струя, бившая из водосточной трубы, хлестнув по обеим икрам, едва не сбила меня с ног. Я преодолел ее и еще через несколько шагов оказался у ворот, но здесь одно неожиданное и потому не предусмотренное мной препятствие на несколько секунд задержало меня. Прямо передо мной в узкую подворотню дома с нарочитой медлительностью стала въезжать карета скорой помощи, и мне пришлось остановиться.

«Это — потеря, — захлебываясь, подумал я. — Это непредвиденная задержка. Достаточно времени, чтобы увидеть меня. Так всегда случается, если очень чего-то нужно, черт побери!»

Еле дождавшись и почти натыкаясь на задний бампер автомобиля, я ворвался под глубокую арку и после залитой, просто текущей улицы поразился сухости стен. Но у меня не было времени прятаться в подворотне — я сейчас же выскочил во двор и по пути увидел, как два санитара вынули из машины носилки, на которых целиком накрытый больничным одеялом кто-то неподвижно лежал, внесли их в одностворчатую дверь углового подъезда. Я только взглянул в ту сторону, но успел заметить прозрачно-серые ступени каменной или бетонной лестницы, поднимавшейся вверх. Я только взглянул и сразу же двинулся по двору, стараясь казаться равнодушным и спокойным, в то время как проклятые больные в своих одеяльных халатах изо всех окон уставились на меня. Я специально медленно, чтобы не подумали что-нибудь, шел по двору и старался держаться прямо под неослабевающим ливнем, а вода стекала за воротник и по лицу взахлеб, и мне казалось, что это никогда не кончится.