Борис Дышленко - Контуры и силуэты

“Но, в конце-то концов, какое мне дело! — подумал я. — Какое мне дело, что кто-то где-то прокручивает ленту наоборот! Вообще, не стоит ломать себе голову — не обязательно знать, какие процессы происходят внутри телевизора — чтобы выключить его, достаточно нажать кнопку. Не обязательно знать анатомию и физиологию, чтобы убить человека — достаточно нажать курок”. И я не стал ждать очередного сообщения, когда снова увидел на Васильевском острове испорченный плакат. Да, в мельтешащей толпе, среди снующих, сменяющих, заслоняющих друг друга, наезжающих друг на друга силуэтов в образовавшемся на мгновение просвете темная стена массивного, гранитного дома мелькнула, как один из них, как силуэт одного из них, силуэт мужчины в плаще цвета стены и, кажется, в такой же шляпе. Это ошибка — стена оказалась стеной, просто щит был не там, где я его искал, а немного правей. Снова был вырван глаз, и я знал, что это значит. Я мог бы и не искать подтверждения, но из добросовестности сделал это. Я проверил еще несколько мест, где расклеивают афиши, и везде обнаружил это повреждение. Была осень, и был по-осеннему прозрачный воздух, кусок неба, обрамленный узором из желтых листьев, и искаженный перспективой квадрат на этом фоне, и сквозь прореху опять был холодный воздух, чуть больше воздуха, чем надо. Певица была пока жива.

— Расслабься. Тебе удобно? Закрой глаза. Так удобно?

— Удобно, хорошо.

— Что тебя беспокоит?

— Мне кажется... Правда, мне всю жизнь так кажется. Нет, это не сейчас.

— Но все-таки, что именно кажется?

— Это, наверное, не важно, но мне кажется, что все это происходит не со мной, это чужая жизнь. Я бы... Я не заслужила этого. Так просто не бывает, не может быть. Это так же нереально, как вообразить себя мертвой. Ты понимаешь: мой труп и я?

Неизвестно, что там было еще. Продолжение могло беспокоить убийцу.

Вот тогда ко мне и вернулся этот диалог, то есть после того, как полковник обронил это свое замечание о психотерапевте, когда я встретил его на ступенях концертного зала — я же говорил про опережающее эхо.

— Ты о том, что не было следов борьбы? — спросил я.

— Ну да. Все слишком спокойно.

— И кушетка...

— “Кушетка”? Ну да, кушетка.

— Ты что, занимаешься этим делом? — спросил я.

Он промолчал. Хорошо, хоть не сказал: “Каким делом?”

— Понимаю, — усмехнулся я. — Всякому понятно, что занимаешься, но ты молчишь.

На этот раз усмехнулся он.

— Опять большие деньги, — вздохнул он. — Сейчас везде большие деньги.

— Ну а психоаналитик? Пропал? — опять улыбнулся я.

— Пропал, — сказал полковник, — никто не знает, куда делся.

— Когда пропал?

— Сразу. То есть не появлялся.

— А откуда пропал?

— Оттуда. От нее, — сказал полковник.

— Да? А почему он там должен был быть?

— Все слишком спокойно, — сказал полковник, — как ты говоришь: кушетка.

Была кушетка, только другая кушетка и не там. Запись, конечно, при этом велась как всегда.

Если кто-то начинает подозревать, что агентство, охраняющее певицу, служит прикрытием для неблаговидных дел... Кто подозревает, почему подозревает, это другой разговор, но этот человек становится опасным. Ты не знаешь или думаешь, что не знаешь, или предпочитаешь не знать — ведь легче всего обмануть себя. Или обмануться в себе: думаешь, что ты одно, а на самом деле совершенно другое. Можно до самого конца так ничего о себе и не узнать, но кто-то знает. Или, во всяком случае, подозревает. Чем это оборачивается? Опять же смотря где. Например, от тебя может уйти жена, но кто-то, напротив, назначает тебе высокую цену. Высокую цену, но ту, за которую можно купить и продать. А кто-то другой может вдруг позвонить тебе по телефону и сказать, что он знает о тебе то, чего ты не знаешь сам. Но узнавать о людях то, чего они сами не знают о себе — работа психоаналитика. Вот так.

— А может, вообще не было? Может быть, все это просто так, морщинки?

— Какие морщинки?

— Так, морщинки на лице несуществующего старика.

— Это что, какая-то аллегория? — спросил полковник.

— Да нет, морщинки это — так, действительно аллегория. Просто все это, кушетка, определенный антураж и при этом, заметь, у нее дома. А вообще, какая разница, как убили?

— Действительно, какая разница, — пожал плечами полковник. — Вопрос в том, за что убили.

— Зачем убили, — поправил я, — для чего убили?

— Для чего убили, — согласился полковник.

Я знал, что сейчас он мне все равно ничего не скажет.

В рекламном отделе я сказал, что мне заказали плакат Инги Зет. Это ни у кого не вызвало вопросов. Я попросил дать мне имеющиеся у них плакаты с изображением певицы, и мне дали один, тот самый, что был расклеен и испорчен. Девушка, давшая мне его, сказала, что над ним, видимо, еще кто-то работает, так как я не первый беру у нее этот плакат. Я спросил, не возникало ли у нее желания выколоть портрету глаз. “Вот этот”, — указал я. Она дико посмотрела на меня.