В погоне за длинным рублем я не раз пытался прорваться в кино, но умные люди меня отговаривали: «Ты знаешь, там особая специфика, вряд ли у тебя что-то получится». — «Попытаюсь», — нагло отвечал я.
Однажды я дал свою книгу одному режиссеру с Ленфильма. Он позвонил мне той же ночью. Именно ночью — его восторги не могли ждать до утра.
«Гениально! — кричал он. — Будем снимать!» — «Что? — ошарашенно спросил я. «Все!» — безапелляционно ответил он. «Ну... давайте тогда встретимся?» — робко предложил я. «Мы вообще теперь не будем расставаться, — сказал он. — Встречаемся ровно через неделю, во вторник, на Ленфильме, в десять утра!» Меня слегка это удивило: «Почему же через неделю, если человек буквально горит? Но, видимо, что-то надо где-то согласовать... ничего не поделаешь... специфика кино!»
Через неделю я пришел на Ленфильм и встретил в бюро пропусков одного моего коллегу. Он сказал, что тоже идет к одному режиссеру, которому понравилась его книга. Но мне ж в голову не пришло чего-то опасаться, наоборот, я обрадовался: наша берет!
Мы пошли с коллегой по длинному ленфильмовскому коридору — и вдруг вдали показался мой режиссер — маленький, возбужденный, взъерошенный, даже подпрыгивающий от нетерпения. Издав радостный вопль, он кинулся навстречу. «Ну зачем же так бурно-то?» — застеснялся я. Но все же раскинул руки ему навстречу... сейчас начнутся поцелуи, объятья... специфика кино. Но всю необычность этой специфики я, оказывается, не постиг.
Режиссер с радостным воплем пролетел мимо моих объятий, так, как будто меня и нет. Я постоял с распростертыми объятиями, так и не нашедшими применения, потом, потрясенный, повернулся назад. Мой режиссер горячо обнимал и целовал моего коллегу. Похлопывая его по спине, он увел его в глубины Ленфильма постигать тайную, глубинную специфику. Меня он словно и не видал. Но специфика оказалась еще сложней: моего коллегу он тоже бросил, и при следующей назначенной встрече, которая как бы намечалась совсем уже триумфальной, режиссер пробежал с радостными криками мимо, даже не глянув на моего коллегу. Потом я этого режиссера встречал не раз, внимательно смотрел на него, но зрачки режиссера не реагировали никак, словно перед ним был один лишь воздух... Но ведь была же вроде безумная любовь, не приснилось же мне это?! ...Специфика кино.
Казалось бы, я постиг ее, но она оказалась неисчерпаемой. Однажды ко мне домой пришел роскошный узбек и предложил поехать на киностудию в Ташкент «для одной интересной работы». «Написать сценарий?» — обрадовался я. Наконец-то! Я-то знал, что из всех легальных, не преследуемых законом профессий, больше всех зарабатывают сценаристы! Наконец-то!
«Это не совсем то, — уклончиво произнес мой гость. — Лучше вам увидеть все на месте. Мы с шефом долго думали, кто сможет справиться с этой работой — и вычислили, что это можете только вы!» С присущей мне эйфорией я принял это за комплимент, хотя потом понял подлинный смысл: «Такого идиота, который бы взялся за это, кроме вас, не существует нигде!»
Мы прилетели с Омаром (так звали этого ангела) в Ташкент, и он сразу же, даже не поселив меня в гостиницу, помчал на студию... Специфика кино!
Он ввел меня в кабинет к режиссеру. Толстый режиссер важно, как шах, восседал на диване. Стол, или как говорят в Азии, дастархан, был заставлен яствами, фруктами, чайниками, бутылками. Руки он мне не подал, в руке он держал пиалу и прихлебывал. И вообще я бы сказал, что на лице его, широком и потном, мое появление вызвало скорей недовольство. Наверное, знал, что встреча со мной неизбежна, но всячески уклонялся от нее. К роскошному столу, от которого я не мог оторвать взгляда, он тоже меня не пригласил — видать, не заработал я еще, даже на лепешку.
— Омар... покажи там ему, — он явно нетерпеливо старался отделаться от докучливого посетителя.
Омар отвел меня в темный кинозал, крикнул механику: «Давай!», и пошел фильм. Состоял он в основном из шикарных кутежей в ресторанах и на яхтах, с роскошными полуобнаженными красавицами. Никакого содержания, а тем более сюжета не прослеживалось. Непонятно даже было, кто герой? Персонажи, а особенно женщины, менялись ежеминутно. Иногда появлялись кадры совсем неожиданные: какая-то поездка в горы шикарной компании, купания в голом виде в струях водопада: даже мой друг Омар, один из творцов фильма, крякал смущенно. То есть я понял главное — они истратили все деньги, отпущенные на фильм, причем истратили с наслаждением. Они не только обещали всем женщинам, встреченным ими, снять их в кино, но и выполняли свои обещания — отсюда столько женских ролей, хотя для чего они, было непонятно. Они не только сняли всех своих женщин, но, похоже, и им самим давали снимать: сцена в водопаде явно была снята непрофессиональной рукой. При этом, как все же я понял, это был детский фильм, причем про революцию: пару раз появлялись чумазые дети, которые взволнованно подбегали к суровому чекисту в кожанке и что-то говорили ему. Но как это увязать со всем прочим, к тому же абсолютно бессвязным? Ребята пожили хорошо, ни в чем себе не отказывая, теперь я должен за какую-нибудь сотню, оставшуюся у них, наполнить все это смыслом и рассказать творцам, о чем они сняли картину. При этом, как объяснил Омар, ничего больше доснимать нельзя, поскольку деньги кончились, но и выбрасывать ничего нельзя (поскольку дамы могут обидеться). Можно только переставлять эпизоды, и написать текст, совпадающий с шевелящимися губами.
Читать дальше