Валерий Попов - Запомните нас такими

На углу улицы Рубинштейна и Невского открылся в те далекие семидесятые первый в городе кафе-автомат. «Открылся?» или — «открылось?» Не берусь судить. До утверждения «Сайгона» автомат был модным местом. И когда ты, опустив жетон, после долгого грохота и звона, мог взять из открывшейся железной коробки засохший бутерброд, казалось, что прогресс наступает и когда-нибудь непременно наступит.

У Зощенко есть прелестный рассказ о запоздавшем (и кстати, совершенно случайном) госте, оказавшемся на поминках и устроившем дикую бузу. Примерно такое устроил известный критик и переводчик В. Топоров на поминках гениального (теперь уже это можно сказать) О. Григорьева. Гость оказался поглавнее хозяев (не говоря уже о покойном). Буза удалась на славу. На покойного плевать вроде неудобно — но живых еще целая комната! Вот — М. Яснов, много помогавший Григорьеву, который, честно говоря, в помощи нуждался...

«Субъект, воровато перебегающий», «оборотистый малый», «пакостная статейка», «литературная помойка»... Чьи слова? Может, это «сталинские соколы» доклевывают Зощенко? Нет, это в 93-м году пишет В. Топоров, бывший прогрессист, бывший тонкий стилист. Печально, что «сталинское ретро» оказалось вершиной его творчества — но, видимо, для уничтожения соперника лучшего стиля не найти. Особенно впечатляет по-чекистски расплывчатый и оттого еще более грозный намек о связи М. Яснова с чекистом Лукиным, которого М. Яснов «тащил в литературу».

...А если тот писал хорошо? Об этом ни слова! Главное — классовое чутье! Так и встает перед глазами из недавнего прошлого: «...с известным диссидентом С.». Обвинение того же порядка. Можно вспомнить вскользь, что был такой чекист В. Богомолов, особист Ф. Абрамов... но лучше не надо — с Топоровым надо держать ухо востро! Не литература интересует его теперь, а «чистка рядов»!

Но главное надо сказать — что к М. Яснову, которого писатели знают как прекрасного, веселого человека, а читатели — как прелестного, тонкого поэта, вся эта дурь не может прилипнуть, а вот на автора «сообщения» — непременно отскочит. «Имел порочащие связи»... Кого такая фраза порочит? Статья В. Топорова отвратна не тем, что содержит страшную правду (в таком разе я был бы горячим ее сторонником), а тем, что содержит страшную ложь. И главное — ложь абсолютно непростительную для литератора — ложь интонационную, когда взвинчиванием интонации пытаются скрыть полное отсутствие фактов. Это же непрофессионально! Витя! Подумай о руке! Говорят, и после «сообщений» люди пытались возвращаться к творчеству — да рука, говорят, портилась! И вовсе не судьба О. Григорьева волнует тебя (дай Бог тебе такую судьбу!). Ярость твою вызывает то, что кто-то другой, а не ты пытается о чем-то судить. Но — извини, отрывки из статей М. Яснова о Григорьеве, которыми ты пытаешься вызвать возмущение у читателя, просто перлами выглядят по сравнению с небогатым языком твоего письма. Не в Григорьеве дело! Все искушенные в литературной кухне прекрасно поняли подоплеку этого «ретро»: «Чтоб соседа забрали! Надоел!» Устранять соседей по творчеству таким путем — дело не новое, но устраняешь таким образом и самого себя.

Господи! До чего мы дошли! Уже писать друг на друга начали! «А не состояли ли вы, Топоров, в фашиствующей пионерской организации»? А?! ...Или, может — хватит? В Невзоровы нам все равно не выбиться — образование не позволит.

Время и пространство баловали меня. Можно сказать, я подружился с ними. Правда, той роскоши, что выпала в детстве, потом уже не было.

Я родился в Казани. В шесть лет связь с родиной неожиданно прервалась. Помню овраги, холмы, дымки татарской деревни. Ностальгия. Почва для фантазий. Потеря первого дома — это очень важно. Это создает автора.

Я оказался в послевоенном незнакомом городе. Петербург, никем еще не захваченный, принадлежал нам, первоклассникам 1946 года. Это особый биологический тип. Мы выиграли войну именно в школе — еще сталинской, нищей, несчастной. Половина класса — детдомовцы. И то, что ирония, интеллигентность, поэзия стали постепенно выходить на первый план, означало полную и безоговорочную капитуляцию ужасов перед предстоящей радостью жизни. Так тихо и незаметно мы вошли в историю.

В этих петербургских казармах подружились Бродский, Довлатов, Битов, Кушнер и я. Оказались словно в одном дворе. На удивление прочная компания. Большего везения не бывает. Такое не повторится.