Валерий Попов - Избранные [Повести и рассказы]

— ...Да.

И я вернулся в родные края. Громкое выщелкивание фиги из пробки теперь сопровождалось и выстрелом боли в ухе. Дуплет.

Потом — батя добился своего: провалился-таки в боковое крыльцо — мягко вошел в него!

— Валерий — услышал я вопль. — Начисто сгнило! — удовлетворенно произнес он, когда его вытащил.

Щелк!.. Это значит — супа не будет, а его так тщательно затевал. Ну уж дудки. И моему терпению существует предел: покончить пора с этой фигой. Оторвал кусок фольги от рулона (когда-то мы делали курицу в фольге), проволок стул к уборной, взобрался, заткнул фигу (в последний раз), со скрипом вывинтил пробку, одел ее всю фольгой и вставил обратно. Жучок! Теперь ток по фольге будет идти, минуя пробку, и ограничивать его будут не капризные выщелкивания, а мой разум! Все!

— Ты чего, батя — сидишь, скукожился? Подогреватель включай!

Глянул на меня, усмехаясь.

— Так ты ж не велел?

— Гуляем! Можно теперь!

И наш подогреватель включил. Праздник устроил им. И вот — спирали наливаются теплом, и обе плитки раскраснелись.

— Чайку? А еще — картошечки пожарим, с лучком! Порубим кольчиками на сковороду — пусть слегка пожелтеет. Та-ак...

— Веч! А научишь готовит меня?

— Да ты же умела!.. Ну смотри...

Щелк! Спирали плитки стали бледнеть. И холодильник, хрюкнув, оборвал свою песнь... Жизнь кончилась. Причем — я сразу почувствовал, что это какой-то другой «щелк» — из каких-то более высоких сфер. Все остывало вокруг — и мы остывали. Заставил себя выйти под дождь. Моя-то, внутренняя пробка, что в коридоре, вякнуть не могла — закорочена, ток мимо нее идет. Искать надо «высшую фигу»... О, вот она — как раз над сломанным боковым крыльцом, под самой стрехой белеет, в открытой ржавой коробке. Такая же белая кнопочка выскочила из черной пробки и ток обрубила — но эту мне не достать. Коротки руки. Тут длинная лестница нужна — а ее увели прошлым летом. Вот оно, наказание за мою гордыню. «Высшая фига»! Выскакивает только в самых «пожарных случаях», в буквальном смысле этих слов. Вернулся. Сидели, смотрели на дождь. Уже как большое счастье прежнюю, доступную фигу вспоминал. С ней ладили! А тут — полная безнадега. И — тишина.

И тут, словно в насмешку, солнце выглянуло — впервые за столько дней. Лужи меж соснами позолотило. И — пар пошел. И видим вдруг — идет по воде золотой человек. Абсолютно голый! Ближе подошел: не голый, просто — в одежде насквозь промокшей. Дождь ему нипочем. Из верхней одежды — майка, но абсолютно промокшая, прозрачная. Подошел, улыбаясь.

— Ждете?

Засмеялись. По золотым лужам, дымящимся, к «высокой фиге» его подвел.

— Вот выскочила! — я показал.

— Я вообще-то насчет крыльца. Но если надо — сделаем. Знаю я эту пробку. Слабая для внешнего щитка. Тут она должна вырубаться, когда вовсе уже пожар грозит. Тут надо на пятнадцать ампер.

— А у вас есть такая?

— ...Нет. В Зеленогорск надо ехать.

— Так. И сколько же она стоит?

— ...Сто!

Я сходил, вынес бумажник.

— Вот.

Он с некоторым недоумением на купюру посмотрел.

— Но... надо же учитывать... и гомогенный фактор. Такая духовная ценность доверена тебе! — указал на будку.

— А. Да. Ладно. Вот тебе еще сто. За то, что пришел вовремя!

И — тишина. Я возил свое ухо в Питер, ложился на клеенчатую кушетку, и в ухо закапывали мне какое-то очень шумное лекарство: шипение и треск.

Однажды возвращался на электричке — и вдруг мобильник зазвонил: еле вырыл его из пакетов с продуктами.

— Алле! Это Серж.

— ...Из Италии?

— Ну а откуда же еще? Я рассказывал тут про твое ухо... Смеялись все...

Ну и паузы у него: валюту не экономит.

— Но — не тянет на «Золотое клеймо». Сказали мне, совершенно резонно: «А Ахматова тут причем?!» Больше у тебя ничего нет?

— У меня?.. Надо подумать... Сейчас!

Но тут в вагон вошел талантливый нищий, бацнул по струнам, запел, и когда он кончил петь, ничего уже не было.

Постепенно я привык к этой жизни: возил свое ухо в Питер, слушал шумное лекарство, потом в синих пленчатых бахилах выходил на проспект, спохватившись, снимал их с ботинок, ехал домой. Не сработало ухо — зря проколол. Снова пел талантливый нищий, но, к сожалению, ничему уже не мешал. В другие дни ездил на велосипеде за продуктами, умоляя жену не гоняться за мной, дать хоть немного свободы... но — когда она встречалась мне, бегущая по шоссе, нервно прихрамывающая, с растрепанными седыми патлами... я уже не хотел в ярости переехать ее велосипедом, как прежде, а мирно останавливался и говорил что-нибудь вроде: «Ну не ходи ты так часто на дорогу!» «...В старомодном ветхом шушуне?» — виновато улыбаясь, говорила она.