Валерий Попов - Излишняя виртуозность [Сборник]

— Ну... я тоже... прикладываюсь! — я обвёл рукой впечатляющую обстановку салона корабля, где мы встретились.

Правда, уверенности, что «приложусь», не было никакой, более того, Ляля мне сразу мрачно предсказала проколы во всех моих халтурах!

— На пене может подняться только Мотя, а ты не взойдёшь: тяжел!

Очень хотелось съязвить, что ей-то уже доподлинно известно, кто из нас тяжелей — я или Мотя. Не сказал. Теперь жалею!

Ни с того ни с сего с неожиданной для себя откровенностью и волнением я стал рассказывать Вене об Османове-Зазубрине. Не может быть, чтобы я из-за Османова так разволновался... что-то тут не то! И Веня вслед за мной завёлся (может быть, дело в неблагоприятном влиянии паров алкоголя?). А дело в том, что он знал буквально всё — печатное и непечатное — обо всех периодах нашей истории. И когда запрещали говорить правду о гражданской войне, Веня у себя в физтехе устраивал исторические семинары об Отечественной войне 12-го года: уланы, генерал-аншефы так от зубов его и отскакивали. Кегебисты его института знали, что запрещено, но не знали, что делать с этими лекциями. Такой объём информации на них обрушивался, что ни один компьютер такого количества знаний не мог отсортировать: что вредно, а что полезно, что можно, а что нельзя.

Так что сообщением о Зазубрине-Османове он тоже заинтересовался.

— Такие случаи описаны в XII веке. Замена души называются. У Османовых, хоть у азиатов это редкость, детей своих не было, а тут... этот. Вправили ему душу, думаю, кого-нибудь из их далёких знаменитых предков. Вспомнил, как это делается. — Веня всё более вдохновлялся, и некоторые из близсидящих стали меньше пить и прислушивались к разговору. — Нужно, чтобы в этот момент первая душа ослаблена была, еле держалась... Ты говоришь, тонул он? Вот именно! Вот тогда-то, в этот момент, душу ему и подменили!

Не знаю, с какой стати я так разволновался, но заметил, что дрожу... Ясно! Раскусил я себя! Не об Османове ты волнуешься, а надеешься, что с этой ерундой можно будет снова к Ляле явиться! Неожиданная трактовка — читатели нынче любят про необычное... Позор! И не стыдно с такой чепухой. Совсем ослабел!

Вернулись в молодость — и под это дело досидели до Копенгагена.

— Приехали куда-то, посплю пойду, — сладко зевнул Веня, когда стих шум швартовки. — Гуд бай.

Ему-то, конечно, всё равно — копенгагены, амстердамы, гамбурги: меряй себе плазму... Но мне этот город смертельно важен, впрочем, как выяснилось, только мне: лишь один я мимо зевающего матроса по трапу спустился.

Что ли, рано ещё?.. Семь утра! По-местному — шесть... Ну и что из того? Раньше встанешь — больше успеешь!.. Абсолютно один по пустой набережной шел — лишь знаменитая темно-зеленая Русалочка плескалась невдалеке. И это называется — крупный город, столица страны, мировой порт?

Форт Кастеллет: старинные казармы, застывшие часовые. Препятствий мне не чинили, но и особого энтузиазма не проявляли. Пустынный сквер и наконец какая-то более-менее городская улица — мчатся низкие мощные машины, и все с непрозрачными дымчатыми стёклами: есть ли за ними люди?

Жизнь здесь словно давно закончилась: храмы, памятники — и ни души. Крыши — ярко-зеленая окись. Город цветёт, но какой-то пышно-зелёной патиной. Каменные шершавые камни без окон, лишь высоко, где-то на уровне нашего третьего этажа, — узкие бойницы. Мрачновато! Но, погуляв по безлюдным улицам, начинаешь понимать его закрытость. Леденящая промозглость летит по улицам, мгновенно раздевает тебя до костей. Уютненькое местечко, ничего не скажешь! И тут я увидел за стеклянной дверью какого-то банка плакат фотовыставки с её портретом. Здрасьте! И — до свидания! Как она гениально говорила про эти дела? Елка пахнет два раза, когда её вносят и когда выносят. Хватит! Вынесли, и иголки уже осыпались.

Как культурный человек, я, конечно же, должен посмотреть эту выставку: всё-таки вклад русского человека в чужую культуру! Поехал на трамвае... Недавно я слышал о знаменитом датском композиторе: «Мелодия эта пришла ему в голову в простом копенгагенском трамвае». И мне «в простом копенгагенском трамвае» много чего в голову пришло. Доехал до самого конца: фьорды, суровое море. И там, в глубине скал, — музей современного искусства... Да, нелегко современному искусству в скалах пробиваться! Впрочем, современный, не пещерный холл, хотя сверху, если представить, горы давят. И снова она, но уже афиша на английском. Фотовыставка из серии «История сексуальной революции. Части тела. Выставка вторая». Ах, ну конечно, конечно! Мотя — один из столпов социальной революции, а она — революции сексуальной! А ведь на этих-то берегах и началась сексуальная революция — помню, помню! — лет приблизительно тридцать назад. Теперь все понятно: что-то очень дерзкое надо было придумать, чтобы жизнь в этих суровых краях окончательно не заглохла. Стеклянная стена обрывается над морем, а за ней — невысокие черные волны, чуть «вороненые» прорвавшимся солнцем. Что еще за «части тела» она тут выставляет? Страшно войти. Ее ничто не смутит, любая часть тела будет представлена обстоятельно-подробно. Наконец решился, вошёл. Выставка «Ноги принцесс»! Ну, это ещё, слава богу, ничего, хотя и крепко закручено. «Ноги принцесс». Оказывается, что у многих принцесс ноги-то не ахти! Возбуждает. Рождается мысль: куда же это она с такими-то ножонками, бедная? Ко мне, может? У некоторых — ничего, а у других — даже «ого-го»! И нигде не подписано, где какая принцесса, — огромное поле для догадок, предложений, интриг! То есть со своей революцией Ляля, конечно, прочнее стоит, чем Мотя со своей, социальной... «Ноги принцесс»!.. Это, я думаю, интересно всегда. Вот и выставки конец — не так-то много ног у принцесс. Продаются отличные буклеты выставки — цена «ого-го»! — и тут же приколот плакатик, что все желающие могут сообщить свое мнение о выставке по такому-то телефону, и тут же скромно (или нагло?) стоит аппарат. Позвонить, что ли? Сказать, что её ноги соблазнительней, чем ноги принцесс? Может обидеться: решит, что мне выставка не нравится... Совсем заробел! Хватит! Ходил я уже «Ильичом» на её выставку через Финский залив — в тот раз, к счастью, не дошёл... Явился бы перед ней страшный, с коловоротом! Фу! И сейчас считайте, — нету меня!