Петра Вернер - Неожиданный визит [Рассказы и повести писательниц ГДР]

— Скажи сама, — вздыхала моя невестка, — кто может себе позволить в анкете тетушку, пишущую стихи?

Меня стала мучить совесть, выходит, я создаю людям, мне близким, подобные трудности. Я испытывала какую-то гнетущую неуверенность. Кое-кто из знакомых вдруг перестал узнавать меня. Я все время ждала, что моя дружеская предупредительность встретит ледяную холодность. Завотделом, его заместитель и директор внимательно следили за мной. Они не скрывали своего подозрения, что я не выкладываюсь на работе. Я была уверена, что однажды они застукают меня на каком-нибудь упущении. Но внутренне я была непоколебимо тверда, я знала, что выбора у меня нет.

В те осенние месяцы я заинтересовалась поэтами прошлых веков и нашла кое-что утешительное в их судьбах. А если уж быть совсем честной, то я почувствовала себя в каком-то смысле даже счастливой. Мне казалось, что слабый отблеск ореола славы великих мучеников лежал и на мне.

Уважаемое издательство заключило со мной договор, согласно которому я, получив аванс, обязана была в течение года сдать еще сто девяносто восемь стихотворений в готовом для печати виде.

Договор этот в то же время позволял мне понять и кое-что весьма важное: дабы достигнуть, будучи поэтом, среднего жизненного уровня — хотя бы уровня руководителя бригады социалистического труда, — я должна ежедневно сочинять пять с половиной стихотворений. Я вспомнила, каких трудов стоили мне два моих первых поэтических творения, я вспомнила о натянутых отношениях с завотделом и о заявлении на развод, которое собирался подать Роберт. Всю ночь, не сомкнув глаз, я металась в постели. Мало мне было этих бед, так я еще согласилась написать сценарий на современную тему для киностудии и для телевизионного спектакля. Известный литжурнал заказал мне поэму о приветливой почтальонше из соседнего дома.

И вот появились первые рецензии.

В моих стихотворениях — в балладе и поэме — я была уверена. Но такими уж замечательными я их не считала. Один отзыв начинался так: «Только что вышли в свет с огромным нетерпением ожидаемые любителями поэзии два первых стихотворения нового лирического сборника». А кончался он так: «Тем самым поэтесса устанавливает новые критерии для нашей поэзии».

Газеты я читала только с одной точки зрения — есть ли в них что-нибудь обо мне. Один из иллюстрированных журналов отразил мое становление как поэтессы в документах и фотографиях.

За два месяца я приняла участие в двадцати трех вечерах: чтение стихов, обсуждение. Выступив в семи радиопередачах, говорила о преисполняющей меня внутренней потребности писать стихи.

События, развиваясь подобным образом, повлияли на мое окружение. Роберт при каждом удобном случае говорил о тяжком жребии быть супругом поэтессы. А директор даже хвастал с надлежащей осторожностью тем, что под его началом издавна поощрялись таланты во всех областях искусства. Но сын и завотделом все еще сохраняли сдержанность.

Сын опасался, что на уроках литературы им придется проходить мои стихи, из-за чего он перессорится со всеми своими друзьями. Завотделом настаивал на своих мрачных прогнозах и дал мне коварный совет — избрать героем следующей баллады нашего директора.

Однажды вечером я лежала на кушетке с рюмкой коньяка в руке. Я видела себя на экране телевизора: вместе с ведущим я сидела у камина, свободно и уверенно болтая о планах на будущее. Мне было нелегко отнестись к себе с симпатией. Я выключила телевизор и глотнула коньяку.

Утром, проснувшись, я тотчас поняла: время творчества для меня миновало. Я чувствовала себя опустошенной и выжженной дотла. Мне не приходило в голову ровным счетом ничего, о чем я могла бы писать. Я сама себе казалась предельно нелепой. Наступило жестокое похмелье.

Я не пошла на работу, а бесцельно бродила по незнакомым улицам, пока не наступил вечер и не сработали реле уличных фонарей. Из вентиляционных шахт метро подымался теплый воздух. Наступила зима. Поеживаясь от холода, я зашла в пивную и очутилась в какой-то подвыпившей компании. Новые знакомые угостили меня пивом и водкой. Мое имя было им, кажется, неизвестно, что меня очень утешило. После двойной порции водки я призналась, что я известная поэтесса, у которой внезапно пропала способность сочинять стихи.

— Стихи сочинять — занятие дерьмовое, — сказал сухопарый старикан с лицом хищной птицы. — Лучше раздобудь да протолкни стоящую заявку. Ну хоть на бетономешалку, к примеру.