Теперь я вдобавок ко всему еще и в техникуме учусь. Мне дают один учебный день в месяц, плюс день для работ по дому [3] Оплаченный свободный день, предоставляемый ежемесячно работающим женщинам в ГДР.
, и еще меня отпускают раз в неделю, когда я хожу на занятия. Знаешь, мне нужно это: кое-чему поучиться и доказать самой себе, что я не лыком шита. Стоит кому-то меня похвалить, меня тогда будто подменяют, я начинаю работать в тыщу раз лучше, и сил сразу намного больше. У меня столько обязанностей, просто вагон и маленькая тележка, иногда прямо голова кругом идет, но то, что другим все трын-трава, меня бесит и подстегивает. И тут мы, слышь, добрались до потрясающей проблемы: представь, мы от завода отправляем людей учиться, людей, о которых мы знаем, что им общественная работа до лампочки, они только в профессии хороши, да и то в лучшем случае, а ведь потом, ты ж понимаешь, они становятся государственными руководителями. Выходит, что мы сами рубим сук, на котором сидим. Черт-те что! Чего мы ждем от этих людей? Они ведь не могут завести других. Просто замкнутый круг. Я поставила перед собой цель: так воспитать людей в своем коллективе, чтобы они точно знали, зачем они работают, и душой болели за все. Ральф с Томом тоже добиваются этого. Если интересуешься своей работой так, что хочешь изменить что-то к лучшему, тогда и не ждешь этих перекуров. Меня бесит, когда я вижу, что люди на работе спят и просыпаются только в перерывах. Просто свинство! Иногда, правда, ничего не поделаешь, ну, скажем, какой с людей спрос, если вдруг материал не поступил или когда производство хромает, вот что самое грустное. Временами мне кажется, что все мои старания коту под хвост. В нашем коллективе есть твердые орешки. Они недурно устроились. Социализму ура, делают все как положено, нате посмотрите, какие мы хорошие! Но, по сути дела, думают они реакционно, ей-богу. Их нужно опровергать по-научному, и главное: никогда не признавать, что что-то плохо. Попадаются среди них, конечно, и такие, с которыми можно по-человечески поговорить, только времени на это уходит больше. Я против компромиссов, во всяком случае на работе. С Ральфом по-другому, тут приходится во многом идти на уступки.
Ральфа я все-таки считаю малость чудаковатым. Хотя многое он очень правильно оценивает, и потом, у него потрясающее общее образование. Благодаря ему я приобрела наконец-то ясную позицию, настоящую обоснованную позицию, слышь? Человеку нужно это, Ральф — он просто молоток, всегда на шаг впереди всех. На заводе он был первым, кто пытался врубиться в проблемы производства, он же был первым, кто критиковал руководство, единственный из всех. Сила! Идеи у него потрясающие. Такое захватывает, а? Вот он говорит, к примеру: «Ну хорошо, я с удовольствием командую, но я вижу, что тебе нравится плясать под чужую дудку, а это не нравится мне, Уте». Или он говорит: «Как только ты поймешь, что замужество величайшая чушь, я женюсь на тебе, Уте». В других вещах он страшно безалаберный. Вот вешает он гардину, все тяп-ляп. Упадет она в следующую минуту или нет, ему глубоко наплевать, прямо беда! Главное, что поначалу эта штуковина висит. Вот что мне совершенно не нравится. Все у него как-то временно. Его не волнует, какие на нем шмотки, может и в старье ходить. Главное, что-то надето. Но стоит кому-то заботу о нем проявить и намекнуть: «Пора бы уж новый пуловер купить, Ральф», — он сделает это. Правда, и тут у него есть талант выбирать моменты, когда мы на мели. О деньгах мы не говорим. Они просто должны быть. Вот какой он! Хотя категоричность Ральфа во многих вещах довольно хорошо прикрывает его ранимость, ей-богу. Бывает, что он ревет как малое дитя. Может, мужчины такие же ранимые, как женщины, черт его знает, никогда не задумывалась над этим. Я всегда мечтала о мужчине, которого могла бы обожать. Ральф сразу заявил, он не хочет быть этаким суровым типом с железным характером, ему просто противно, потому что это неестественно и нечестно, точно так же, как и подчиненность женщин. Но тогда я этого не поняла. А потом, он меня ко всем так ревновал, что просто уже невмоготу было. Я тогда еще в ансамбле играла, а он хотел запретить мне это, потому что все мужчины пялились на меня. Когда я с кем-то здоровалась в кафе: «Что, и с этим у тебя что-то было?» Он даже тогда лез в бутылку, когда, я с кем-нибудь просто целовалась на танцплощадке. «Со всеми, кого я знаю, можешь целоваться, — говорил он, — но с теми, кого не знаю, не смей». Иногда, когда я его брала с собой, он мог целый вечер крутить носом. Ну просто обидно становилось, ей-богу! Я сразу начинаю реветь, когда он мне сцену устраивает. Потом он, конечно, осознает, что был не прав, но факт остается, что он из-за всякой ерунды… Ну вот, я сказала: «Лучше всего, если мы разбежимся, все равно ведь ничего не получается». Как он тут разревелся, и в тот момент он показался мне беспомощным, как дитя. Я ушла. У него за это время появилась другая, и у меня тоже были другие. И все равно я ужасно психовала, когда видела его с Кристой. Она так классно выглядела, я до сих пор еще на этом сдвинута. Раньше меня жуткая тоска брала, когда он рассказывал, что встретил Кристу, он становился сразу такой возбужденный. Меня совсем с ума свел: вечно Криста да Криста. И вечно ставил мне ее в пример, как будто я должна быть такой, как она. А теперь я просто говорю: «Ну и катись к своей Кристе!» Сейчас стало лучше, сейчас я — это я, а Криста, значит, какая-то другая.
Читать дальше