Борис Екимов - Осень в Задонье

Не поленились спуститься в погреб да в ледник, прихватив оттуда балыков и вяленой рыбы. И лишь потом во дворе уселись за летний стол, приказали Вере:

— Собери позавтракать. Яишенку с лучком и салом. Какой-нибудь солки.

В ожидании завтрака призвали Кудрю, пригрозили ему:

— Шагу отсюда не смей шагнуть. Завтра хозяйка приедет, все скажет. На тебя уже есть заказ. На Гремячий. Там будешь работать.

— Да я хотел… — заперечил было Кудря.

Его оборвали:

— А ты не хочешь сесть за грабеж? Это уже не условно. Тюрьма. За прошлое и занынешнее. Хозяйка напишет заявление. И мы разберемся, как вы тут похозяйничали. И чего здесь пропало.

— Согласен… — опомнился Кудря. — Пойду на Гремячий. Буду работать.

— Пойдешь и даже побежишь. Иди.

Вера накрыла стол быстро. Большая скворчащая сковорода яичницы с оранжевыми приманчивыми «глазками» и зеленым лучком. Соленые помидоры из банок и свежая редиска. Бутылку не забыла поставить.

— Молодец, — похвалил ее милицейский майор. — Сразу видно, кухарочка, — и крякнул, оценив женскую стать. — Все — при ней. Ягодка. Сам бы ел!

И перешли к основному:

— Тебе здесь делать больше нечего. Завтра хозяйка приедет. Она всех накормит … На тебя есть тоже заказ. На Малые Бруны отвезем. Там — джигиты. Им без кухарки никак нельзя. Собирай вещички. Поедем.

Веру это известие оглоушило: опустились руки, и с места она не могла сдвинуться, но потом опамятовалась, стала просить:

— Может, останусь здесь. Договорюсь с хозяйкой. Я не хочу туда, они ведь какие…

— Не хочешь — как хочешь, тогда мы тебя домой отвезем.

— Куда домой?.. Какой дом?.. — испуганно забормотала Вера, у которой давно уже не было никакого дома.

— Откуда ты убежала, туда и увезем.

Вера поняла: это возвращение в больницу, о которой она старалась забыть и вроде уже забыла.

— Идисобирайся.

Вера послушно отправилась в кухонную каморку, в которой жила, быстро собрала свое нехитрое барахлишко. Потом, как бы прощаясь, она оглядела привычные стены комнатки: кровать, тумбочка, столик, за окошком — зеленые ветки клена. Насиженное гнездо показалось ей таким славным и милым. Здесь ей было хорошо: привыкла, прижилась. Обычья бабья работа и бабья доля. Прошлое забывалось и вроде уже забылось. И порою грезилось вовсе светлое: свой домик и свой мужик, Сашка ли, Кудря, пусть выпивающий — кто без греха, — но свой и домик свой. Вон ихсколько пустых по хутору. Подладить и жить. А еще здесь был мальчик Тимоша. «Я о тебе беспокоюсь…» — звенел его голосок. Был мальчик, а теперь не будет. Впереди ..Что впереди? Джигиты?.. Нет, нет и нет!! А что тогда? Тогда — казенные стены, решетки на окнах, запах горьких лекарств, хлорки, мочи, блевотная вонь, чужие страшные люди, тоска и тоска, днем и ночью, и до конца жизни.Разве это дом?! Дом — иное, далекое: невеликая хатка, где жила мама и куда вернулись они с малышом. Как хорошо там было, как славно… Мамино тепло и детское тепло — это дом. Старая мама и дорогой сердцу малыш, который так звонко смеялся, быстро бегал. Это ведь было. Был мальчик, которого эта проклятая сволочь… Маленький, светлоголовый мальчик, которого … Нет! Нет! Не надо… Он просто ушел. И мама за ним ушла. Они теперь вместе и ждут ее. Вера это поняла, очень обрадовалась и через минуту-другую уже висела в петле прочного бельевого шнура. Старинный кованый крюк в потолке был надежен, когда-то ладили его для детской зыбки. Теперь пригодился для Веры. Она была счастлива до последнего мига.

Разом ушли с хутора двое, а на кладбище, на кургане могил не прибавилось. Аникея Басакина схоронили в городе, а бедную Веру милиция увезла, как говорили догадливые, куда-нибудь до первого яра, какой поглубже, чтобы ни слуху о ней и ни духу. Безродный человек, кто о нем вспомнит.

На хуторе ее помянули старые люди. По церковным обычаям вроде не положено, потому что ушла непутем. Но в глухом Задонье, у кулугуров, да беспоповцев от давнего века закон свой: «Бог милостив…» Тем более то ли ушла она, то ли «ушли» ее. Свидетелей тому нет.

А разговоры были, что вроде слышала она какой-то громкий хлопок ли, взрыв, перед тем как грохнулась с высоты машина и потом заорала ее сирена. Вроде слышала, а ей сказали: «Молчи…» А она … Но может быть, все это наплели, спьяну ли, сдуру… Разговоров в округе было много. Да и как им не быть, когда такой человек погиб — Аникей Басакин. Ни с того ни ссего. Чуть не всякий день, а бывало на дню десять раз мыкалсяон по этой дороге. Днем и ночью, в любую непогоду: гололед ли, грязь. А тут — посуху, считай, белым днем. И никто ничего. Увезли, закопали. А с другой стороны: это для хутора он — туз козырный, а чуть подалее… Кому он нужен, этот Аникей из далекого, глухого Задонья?