Эрнест Гейнс - И сошлись старики. Автобиография мисс Джейн Питтман

— Что у вас там с Бо вышло на поле? — спрашивает Мейпс.

— Он меня на чем свет ругал, — говорит Чарли. — Я работаю исправно. А он все одно меня ругает. Не за что, говорю ему, вам меня ругать. Я, говорю, работаю исправно. Подумаешь, Бо мне говорит, я тебя мало того что изругаю, я тебя еще и побью. Не бывать, говорю, тому — мне уже пятьдесят стукнуло, на шестой десяток перевалило. Одно еще слово, Бо говорит, и ты на своей шкуре узнаешь, как я обхожусь с нигерами по шестому десятку. — Чарли остановился, покачал головой, поглядел на Мейпса. На его голове крупными каплями выступал пот и ручейками сбегал по лицу. — Не дело, шериф, так с мужиком говорить, особливо когда ему шестой десяток пошел.

Мейпс кивнул, соглашаясь с Чарли. Потом велел нам не напирать на Чарли. Народ самую малость попятился, но тут же снова подался вперед.

— Давайте рассказывайте, — говорит Мейпс. — Дальше-то что было?

— Я, говорю ему, ухожу, — продолжает Чарли. — Спрыгнул с погрузчика. И домой пошел. А он соскочил с трактора и с тростниковой палкой на меня. Тогда и я подобрал палку. Почему — сам не знаю. За всю мою жизнь я на такое не решался. А сегодня решился. Нагнулся и тоже поднял палку. Бо остановился было, потом поглядел на меня и ухмыльнулся. Глядит и знай себе ухмыляется. Понимает, что мне не насмелиться ударить его. Только зря он так думал. Ну и пошел на меня. И как заедет — раз по плечу, другой по боку. Тогда и я палку занес. Заехал ему по голове, он и свалился. Из головы кровь текет — все, убил, думаю — и давай чесу в деревню. Прибег к крестному, рассказываю ему, так, мол, и так. Пока мы с крестным говорили, слышу, к деревне трактор едет, тут я и понял, что Бо жив остался. Крестный, говорю, я все одно убегу, потому что, если он меня сейчас поймает, он меня уж точно изобьет до полусмерти. Если ты от Бо Бутана убежишь, говорит крестный, я тебя своими руками изобью. Мне, говорит, восемьдесят третий год пошел, а я мужик не чета тебе, и если ты от Бо убежишь, я тебя своими руками изобью. — Тут Чарли поглядел на Мату. Мату кивнул. Но, видно, по-прежнему не мог поверить, что это Чарли говорит. Да и остальные, видно, не верили. И это Чарли? И это Чарли дал Бо отпор? Да я и сам не верил. Но ведь что они все здесь сойдутся, я тоже никак не ожидал. — Остановил трактор, соскочил, в руке у него дробовик, — говорит Чарли Мейпсу. — Он завсегда при себе дробовик держит — не на тракторе, так на пикапе. Крестный мне и говорит, у меня тоже ружье есть, и, по мне, лучше видеть тебя мертвым, чем глядеть, как ты по шестому десятку задаешь чесу. А Бо уже во двор вошел, патрон в дробовик вставляет. Тут крестный протянул руку, достал свой дробовик и сунул его мне. Не хотелось мне его брать, но крестный так на меня глянул, что я понял: не возьму, он сам Бо остановит, а после и за меня примется. Взял я дробовик, повернулся и говорю Бо: стой, говорю. Не раз, не два говорю. А он все к галерейке идет. Я в жизни ничего такого не только не делал, а и помыслить ни о чем таком не смел. Но наступает день, шериф, наступает день, когда человеку приходится за себя постоять. Сам не понимаю, как я решился. Но дробовик держал твердо. И рука у меня не колыхнулась, не качнулась, не дрогнула, твердо дробовик держала. А Бо все к галерейке идет. И знай себе ухмыляется. Нигер, говорит, я ведь с тобой позабавиться хотел. Хотел тебя, как зайца, погонять, а надоест — пристрелить. Но теперь, пожалуй что, и не стану тратить на тебя время. Вскинул ружье, ну, тут я и спустил курок.

Чарли остановился, нагнул голову. Мы были потрясены, никто не проронил ни звука. В душной комнате было слышно, как бьются сердца.

— А потом что? — уважительно, выждав время, спрашивает Мейпс.

Чарли поднял голову, поглядел на Мейпса. Он устал. Коричневатые белки его глаз налились кровью. Он глубоко вздохнул и продолжил свой рассказ:

— Крестный, говорю, я боюсь. Я, говорю, убегу, подамся на Север. Ведь они меня, говорю, как пить дать на электрический стул посадят. Скажи, говорю, что ты его убил, тебе-то ничего не будет — такого старика на электрический стул не посадят. Тебе, говорю, так и так скоро помирать, и какая тебе разница, где помирать — в тюрьме или в твоей развалюхе. Ты, говорю, мой крестный, и кому, как не тебе, взять мою вину на себя. А тебя, говорю, Кэнди всенепременно вызволит. И пока я его упрашивал, вижу, над деревней пыль летит. Как увидел я, что это Кэнди едет, сунул крестному дробовик — и шасть через дом на зады. Слышу, Кэнди крик подняла. А я уже на задах за кустами залег. Слышу, она крестного спрашивает, чего он натворил, а ответил ей крестный, нет ли — не слыхал. И вот лежу я, прижался к земле и все молюсь, чтоб он меня не выдал. Христом богом тебя прошу, слышу, Кэнди говорит, скажи, что случилось-то. А он ни слова, то есть я ни слова не слыхал, ну, я вскочил — и бежать. Бежал, бежал — долго, нет ли, не знаю сам. Но куда я ни побегу, куда ни поверну, с Маршалловой земли не могу убежать. Побегу к Пишо, а добежать не добегу, что-то меня дальше не пускает. Поверну и к Моргановой деревне побегу, так и тут меня что-то дальше не пускает. А обратно к шоссе побегу, так и тут меня что-то дальше не пускает. Ну чисто стена, и хоть мне ее и не видать, а всякий раз стена эта меня дальше не пускает. Грохнулся я на землю и давай кричать. Землю грызу. Пригоршней грязь зачерпнул, в рот затолкал — убить хотел себя так. Потом просто лежал себе и лежал. А как солнце зашло, да нет, пожалуй, чуток пораньше, слышу, зовут меня. Слушал, слушал, а больше того голоса не услыхал. Но я знал, это меня обратно зовут.