— А вот это ты видал? — Дон ему шутейно кулаком погрозился.
— А ты это вот видал? — Дин ему в ответ тоже кулаком погрозился. — Ты меня не зли. Меня разозлишь — хорошего не жди, кому-кому, а тебе это известно.
— Как же, как же, — говорит Дон. — Только тебе и в амбар из пушки не попасть. И здесь, на протоке, это каждая собака знает.
Все как сговорились. Один толкует, он убил, другой — нет, он, и так один за другим. Простокваша, Жан Пьер, Билли, Кочет, Простая Душа — один за другим. Чумазый — он на дорожке сидел — вынул самокрутку изо рта и сдул пепел. Только не сразу. Сначала подождал — может, пепел сам упадет. Увидел, не падает, тогда сдул. Но сначала скосил глаз на самокрутку, проверил. И только потом на нас посмотрел.
— Братцы, это что ж такое деется: я убил, а меня и в расчет не берут? — спрашивает.
— Слышь, Чумазый, тут в очереди настоишься, прежде чем Бо застрелить дадут, — говорит Персик Белло.
Чумазый посмотрел на самокрутку, постучал по ней пальцем, потом снова сунул в рот.
— А что, если нам со старичком Гарри пострелять чуток, чтобы эту очередь подсократить и вперед продвинуться? — говорит. — Что скажешь, старичок? — дробовику своему говорит. — Как ты насчет того, чтобы очередь подсократить?
Пока они перешучивались, я смотрел на Джеймсона и видел, что он все больше накаляется. Джеймсон, он низенький, лысый, черный, как уголь, старикашка, а усы и борода у него совсем седые. Лысина под солнцем под жарким блестит чисто зеркало.
— Еще день не кончится, а вы другую песню запоете, — говорит он. — Помяните тогда мои слова.
— Ваше преподобие, я же говорила вам, чтобы вы шли домой, — с другой стороны крылечка Кэнди голос подала. — Я вам уже битый час твержу: идите себе домой, вы же не хотите быть здесь. Мне надоело повторять вам одно и то же.
— Кэнди, я здесь живу, — говорит Джеймсон. — И если деревню спалят, мне жить будет негде. — Повернулся к нам, на лысине пот крупными каплями выступает и вниз по лицу текет. — Вы хоть понимаете, что я вам втолковываю? — спрашивает.
Никто Джеймсону не ответил. Глаза у него с одного на другого перебегают, а никто ему не отвечает. И никто почитай на него и не глядит. Он подошел поближе к галерейке.
— Мату, да объявись ты, Христа ради, — упрашивает. — Ну пожалуйста.
А Мату через голову его на деревья на дальнем лугу глядит. И ничего ему не отвечает.
Джеймсон прошел в конец галерейки, ко мне подошел. Плачет. Губы сжал, ну а слезы все равно не скроешь — так по лицу и текут.
— Клэту, — говорит. — Ты-то все понимаешь. Поговори с ним, скажи ему, чем это кончится.
Я ему ничего не сказал. И глядеть на него не стал. Глядел на трактор на дороге. Мотор у него так никто и не заглушил.
— Клэту, ну пожалуйста, — говорит Джеймсон. — Пожалуйста.
— Я пришел сюда за себя постоять, а не разговоры разговаривать, — говорю, а на него так и не гляжу.
А он все глядит на меня. Стоит около меня, плачет, губы сжал, глаз с меня не спускает.
— Зачем вы все сюда сошлись? — говорит. — Чтобы умереть? Надеетесь так все обиды свои избыть? Вот на что вы надеетесь?
Я ничего ему не сказал. И глядеть на него не стал. Видел краем глаза, что он губы опять сжал, а слезы по его лицу как катились, так и катятся.
Теперь он на Кэнди глядел.
— Вы довольны? — спрашивает. — Довольны? Думаете, для него хорошо сделаете, если эту землю зальете кровью?
И она ему тоже ничего на это не сказала. А он глаз с нее не сводит. Мне краем глаза видно. И как все его не замечают, так и она не замечает. Он от нее отвернулся и обращается к нам.
— Шли бы вы домой, глупые старики, — говорит. — Домой бы шли.
А его как никто не замечал, так никто и не замечает.
Тишина наступила, слышно только, как трактор на дороге тарахтит. Чуть спустя в болоте сова заухала, и опять все затихло. Потом с дерева на задах орех свалился, скатился с железной крыши на землю. Мы поглядели-поглядели туда, потом Кукиш сбегал, подобрал орех. Чумазый выудил из кармана горсть орехов и так, с места не сходя, протянул мальчонке.
Мальчонка вернулся на крыльцо и поделился с братом и сестрой орехами. И вся тройка давай щелкать.
Я повернулся к крыльцу.
— Что скажете? — говорю Кэнди.
Она обернулась и на меня смотрит.
— Дальше-то что? — говорю.
— Все выстрелили? — спрашивает.
— Все. И стреляные гильзы сберегли.
— И у всех гильзы из-под пятого номера?
— У всех, — говорю.
— Всем понятно, Клэту, зачем они нужны?
Я кивнул. Она еще на меня поглядела, перевела глаза на Мату, а потом стала опять на дорогу смотреть. А я думаю: "Ты ведь для него на все пойдешь? Ни перед чем не остановишься?"
Читать дальше