Тадеуш Ружевич - Избранное

Ядзяк глядит мне в глаза. «Ну вот, начинается», — думаю я, но не говорю ни слова. Любопытно, какую информацию сообщит мне новый «родственничек». А Ядзяк тем временем достает свой черный бумажник и судорожно роется в его отделениях.

— У меня есть адрес отеля, очень приличного, скорее даже пансиона. Вот, пожалуйста, пансион «Эремо». Адресок дал мне сослуживец, он там в прошлом году останавливался и остался очень доволен. Чисто, прилично, недорого. Если вы едете дикарем, я охотно окажу вам эту услугу. Это естественно и ни к чему не обязывает. Я собираюсь там остановиться. Это в самом центре, вокзал и основные магазины под боком, окрестности хоть куда, для любителей, конечно, потому что сам я, откровенно говоря, хотя и люблю старину и искусство, но, признаться, не могу позволить себе такую роскошь. Вечно носишься, не успеваешь, времени на культурные мероприятия не хватает. И все же я дал себе слово — если будет свободный часок, непременно осмотрю все достопримечательности: руины, памятники старины, со школьных лет я здорово это подзабыл. Заработать надо, обеспечить семье приличный уровень — каждая минута на счету. Правда, жена тоже работает, все необходимое мы имеем, но ведь на шее двое балбесов, один в этом году должен получить аттестат, второй кончает первую ступень… Ну, а вы как, если поговорить за жизнь?

В это самое мгновенье раздался нежный женский голос. Он сообщил пассажирам, на какой высоте сейчас наш воздушный корабль, какова трасса полета и что скоро под нами будут Альпы. Кое-что об Альпах я знал. Помнил что-то из учебника географии, из прочитанной или услышанной информации. Я отвернулся от Ядзяка, который, впрочем, тут же покинул меня, молниеносно пересев на другое место, гарантировавшее ему отличный вид на Альпы. И он ничего не хотел упустить из головокружительных возможностей, которые открывает перед человеком такой полет. Альпы. Переход Ганнибала на слонах. Знаменитый вождь древности, к нему я питал самую глубокую симпатию, такого интереса не вызывали у меня ни Александр Македонский, ни Дарий, ни Цезарь. Жизнь и славные дела этого карфагенского вождя меня всегда занимали. Но что я о нем знаю? Он был мужественный, отважный и ловкий полководец. Провел через Альпы целую армию вместе со слонами, служившими и средством передвижения, и боевой колесницей, и осадной машиной.

И после всех этих невероятных усилий он очутился вдруг возле ворот Рима. Ганнибал у ворот. Но больше ничего ни о жизни, ни о смерти этого доблестного полководца я не знаю. Приобретенные когда-то знания тонут в море забытья вместе со всей школьной наукой. Биографии славных мужей. Hannibal ante portas. Должна же существовать преемственность поколений. От отца к сыну передается жезл — эстафета знаний, без этого нет ни науки, ни цивилизации, ни культуры. Только первые люди в раю начинали все с начала, с чего-то неведомого. Но оставим в стороне эти сказки, обратимся к науке, к знаниям исторически верным и конкретным. «Времена Римской империи прошли, как проходят бури, и лишь по-прежнему светится крест над базиликой Святого Петра», — кажется, так кончает свое знаменитое «Камо грядеши?» Генрик Сенкевич {91} 91 …кажется, так кончает свое знаменитое «Камо грядеши?» Генрик Сенкевич… — В эпилоге исторического романа «Камо грядеши?» («Quo vadis?», 1896), посвященного гонениям на христиан при Нероне, Сенкевич изображает самоубийство Нерона. Но «собственно эпилог» состоит всего из двух фраз: «И так минул Нерон, как минует ураган, гроза, пожар, война или чума, а собор Петра доныне возносится на ватиканских холмах над градом и миром. А возле давних Капуанских ворот стоит маленькая часовенка с чуть стершейся надписью: «Quo vadis, Domine?». , первый поляк, получивший Нобелевскую премию из фонда шведского миллионера, изобретателя динамита, отдавшего свои капиталы на благо человечества. Все проходит. Из земли ты вышел и в землю превратишься. Я почувствовал, как на плечо мое легла чья-то рука. Надо мной склонился Ядзяк.

— Глядите, глядите, — кричал он, — вон там за облаками — вершины.

Не знаю почему, он опять сменил свое удобное место и, спотыкаясь об мои ноги, бросился к моему окошку. Видимо, социальная закваска, стремление к коллективному восприятию не менее сильны в человеке, чем инстинкт самосохранения или половой инстинкт.

Я всей физиономией прижался к стеклу, тогда Ядзяк отпустил мое плечо и кинулся к противоположному окну, где было пусто. Под нами мелькали тучи, иногда они расступались, и в просветах я видел Альпы. Гранитные, шероховатые вершины пепельного, стального и серого цвета. На этих недоступных вершинах лежал белый снег. Снег лежал в каких-то странных котловинах и в ущельях. В прозрачном воздухе словно бы возносились каменные храмы, а мы летели над ними. Под нами были остроконечные вершины, пропасти, вечные снега. Непривычный, жутковатый мир. Без людей, без животных, без растений. Я то закрывал, то снова открывал глаза. Под моими упиравшимися в пол самолета ногами громоздились огромные горы, а я думал о том, какова жизнь в тех горах. Как живется там зверям и людям. Горы я знаю очень слабо, можно сказать, совсем не знаю, даже не видел толком. Как же прекрасен наш мир и наша земля. И здесь когда-то ступала нога поляка, автора поэмы «Мария». Мальчевский когда-то поднялся на Монблан {92} 92 …Мальчевский когда-то поднялся на Монблан… — Польский поэт-романтик Антоний Мальчевский (1793—1826), автор поэмы «Мария», был первым польским альпинистом; свое восхождение на Монблан (1818) описал в примечаниях к поэме, а также в письме, опубликованном в женевском естественнонаучном журнале. . Наши гениальные поэты тоже побывали в Альпах. Адам Мицкевич написал тут свое стихотворение «К*** (Альпы, Сплюген, 1829)»: