Дмитрий Пригов - Места

В общем, мы все-таки за традиционный театр. И вообще, за традицию и консерватизм. Вернее, не мы за него, а просто обнаруживается, что он один и есть, в том смысле, что это всегда есть, а не что-нибудь там другое. Так что про революцию — это не совсем уж так просто все, как могло бы поначалу показаться. Так что Революция — название условное. Просто на сцене — как бы театр, в театре — реальная площадь, а на площади — демонстранты наши. Так вот.

ПЕРВЫЙ Внимание, товарищи! Ровняйте ряды! Пропустите вперед правую колонну!

(хотят пропустить — а что?)

ВТОРОЙ Почему правую?

(прислушиваются)

ПЕРВЫЙ Пропустите вперед правую колонну, товарищи!

(хотят пропустить)

ВТОРОЙ Почему вперед?

(прислушиваются)

ПЕРВЫЙ Пропустите вперед правую колонну, товарищи!

(хотят, хотят, ведь вправду хотят пропустить)

ВТОРОЙ Почему пропустить?

(ведь действительно, почему? а? почему? я вас спрашиваю, почему? а? — вот то-то)

ПЕРВЫЙ Пропустите вперед правую колонну, товарищи! Почему затор? Товарищи!

ВТОРОЙ Товарищи!

ПЕРВЫЙ Товарищи!

ВТОРОЙ Товарищи!

На сцене возникает затор. Сцена небольшая, так что затору и возникнуть-то ничего не стоит. Просто раз плюнуть возникнуть. Как например: Ты что? — А ты! — Я-то ничего, а ты?! — Проходи, проходи! — Я тебе сейчас пройду! — Ой, женщине отдавили! — Что отдавили? — Это самое! — Так это мужчине! — Сам мужчина! — Я-то мужчина, а ты! — Я сейчас тебе покажу мужчину! — Покажи, покажи! — но тут подбегают милиционеры, растаскивают, растаскивают, уводят, уводят. Но это здесь. А там, чуть в стороне, за Историческим музеем, за ГУМом, за Раменками, Балашихой, Калининым, Ростовом, Кавказом, Тихим океаном, за столпами Геркулесовыми, за бездной Маракотовой, за пучиной безумной, немеряной, необъятной — там все спокойно. Сияют в ночи огни телеграфа на улице Горького, ярко светит солнце над прозрачной и синей и непрозрачной водяной гладью, летит салют, временно закрыт проезд для транспорта, толпа гуляет, танцуют самбу и тарантеллу, веселятся группами и парами, мороженщицы продают мороженое, пиво, апельсиновый сок, сок агавы, в сельпо распроданы все вина и водки. На зданиях висят портреты — кто это? кто это? — а-а-а-а, ясно, ясно! — портреты Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Рублева, Белинского, Толстого, Шукшина, Драйзера, Достоевского, Шекспира, и др. А у нас на сцене — затор, но все продолжается своим чередом.

ПЕРВЫЙ Почему затор, товарищи?!

(действительно, почему? — ишь, почему, будто не знает!)

ВТОРОЙ Товарищи!

ПЕРВЫЙ Товарищи!

ВТОРОЙ Товарищи!

ПЕРВЫЙ Пушкин, товарищи!

ВТОРОЙ Нет, Пушкин, товарищи!

ПЕРВЫЙ Лермонтов, товарищи!

ВТОРОЙ Нет, Лермонтов, товарищи!

ПЕРВЫЙ Некрасов, Добролюбов, Чернышевский, товарищи!

ВТОРОЙ Карамзин, Хомяков, Соловьев, товарищи!

ПЕРВЫЙ Горький, Маяковский, Багрицкий, товарищи!

ВТОРОЙ Тютчев, Толстой, Достоевский, товарищи!

ПЕРВЫЙ Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин, товарищи!

ВТОРОЙ Сергий Радонежский, Серафим Саровский, Иоанн Кронштадтский, товарищи!

ПЕРВЫЙ Шолохов, э-э-э, товарищи!

ВТОРОЙ Розанов, Булгаков, Флоренский, товарищи!

ПЕРВЫЙ Э-э-э, Твардовский, товарищи!

ВТОРОЙ Ремизов, Платонов, Ахматова, товарищи!

ПЕРВЫЙ Э-э-э-кхрпрррк хх! (что-то в нем портится! — портится? — да, да, портится — удивительно! — ничего удивительного!) Гав… гов… ский… дер… ов… изм… щи!

ВТОРОЙ Александр Первый, Александр Второй, Александр Третий, товарищи!

У читателя, вернее, у зрителя, т. е. слушателя, да и у участника вполне правомерно может возникнуть, да и уже возник вопрос: а при чем тут имена? как при чем? — ну, при чем имена-то? — Да при чем тут имена? Делать что ли больше нечего? Вот так. Действие менее всего оказывается в пьесе действием. У нас ведь пьеса? А? Или что другое? Ах, все-таки пьеса! Ну, тогда ладно, ладно. Дело в том, что на те события, на которые в жизни отпускаются дни, месяцы, годы, столетия, ну, эоны, ну, кальпы, ну, вечности, в театре на них отпущено немногим более часа, а иногда (как в нашем случае) — и того меньше.

Да.

Театр — это, как я люблю говорить (и, видимо, справедливо) — не действие, а действо. А что можно возразить? — много чего! — ну, возражай! — да, ладно уж! — нет, ты возражай! — ладно, ладно уж! — нет, нет, ты возражай, возражай! — да уж ладно! — вот то-то и оно! Так вот. Имена в театре — некий экстракт, настойка, вернее, эссенция, как бы сконцентрированная на пределе нескольких букв (но, естественно, с огромным металитерационным пространством во все мыслимые стороны вокруг), сконцентрированные время и действие, или энергия. Можно возразить, да мы и сами можем возразить — ну, возражай, возражай! — да ладно уж! — возражай! возражай! — да ладно уж! нет, нет, ты возражай! то-то! — да-да сами можем возразить, что во многих недурных пьесах на сцену выходят вполне реальные представители вполне реальных действующих сил и классов под просто фамилиями Иванов и Петров. Но это уже философские драмы, пытающиеся определить границы этих номинаций (фамилий), а у нас — действо, изображающее событие и действие в кратчайшем промежутке, даже промежуточке. В жизни же, естественно, все наоборот — там много времени. Там Петров и Иванов — деятели, а Достоевский и Пушкин уже требуют определения, поскольку ни о какой концентрации времени и действия вопрос не стоит. В жизни, как мы можем убедиться — жизнь, а как же иначе? В театре, как мы обнаруживаем с непреложностью — театр. Так что любое слово в театре — Равноправие, Социализм, Народность, Революция, например — значит не совсем то, что он значит в жизни, вернее — совсем не то. Вы только присмотритесь, присмотритесь — Равнопраааавие! Социалииииизм! Нарооооодность! Революююция! — совсем, совсем другое! Даже страшно!