Ирвин Уэлш - Резьба по живому

— Войну ведет Антон Миллер, Фрэнк, — тяжело вздыхает Джон. — Не стой у него на пути.

— Дельный совет.

— Но?

— Никаких «но». Это дельный совет, и точка, — с нажимом говорит Франко. — Джон, каждая пизда выносит мне мозг: Антон то, Антон сё. Он грохнул твоего паренька, вся эта срань. Но мне пофиг.

Он качает головой и косится на грызущуюся парочку. Баба демонстративно отвернулась от мужика, но по-прежнему сидит за столиком. Так и хочется ей сказать: «Та съеби ты уже».

— Помнишь того парня, что украл у тебя деньги в Лондоне? Старый приятель, ты мне про него рассказывал? — спрашивает Джон Дик. — Как ты взбесился, когда увидел его много лет спустя, так что, беленея от злости, кинулся через дорогу и даже не заметил встречной машины, которая раздавила тебя всмятку?

«Рентон».

— Марк Рентон. Как я могу забыть? Тот чувак, которого я замочил, Крейг Лиддел, с погонялом Охотник, у нас с ним была старая вражда, и это я первый начал. У меня крыша поехала на этом парне только потому, что он был корешем Рентона. Я думал, он знает, где Рентон, — Франко мрачно смеется, — что они вдвоем с меня угорают. На самом же деле Рентон не имел к Охотнику никакого, блядь, отношения — просто он сдыбался с ним в наркодиспансере, а потом иногда отоваривался у него наркотой. Я вцепился в Охотника только потому, что зациклился на Рентоне. Это было беспонтово. Теперь он труп, а я потерял восемь лет жизни. Из-за какой-то херни, — жалуется он.

— А что ты думаешь об этом Рентоне сейчас?

Фрэнк Бегби натянул нижнюю губу на верхнюю и задумался.

— Ну, его тож можно понять. Ему надо было просто съебать, — признает он, наморщив лоб. — Это смешно, но, по ходу, он единственный настоящий друг, который у меня был.

Джон Дик проводит пальцем по краю своего бокала.

— Ты видишь, к чему привела твоя зацикленность на мести? А теперь для тебя это пустой звук — твоя зацикленность на всех этих людях.

Джон начинает уже напрягать. Он постоянно озадачивает Франко, как и в тюрьме, разговаривая с ним, как никто другой никогда не говорил. «Потому что я вижу тебя насквозь», — сказал ему раз Джон. Это взбесило и завело Фрэнка Бегби, но в конечном итоге очень сильно ему помогло. Потому что он понял: Джон не ведется на то, что сам Франко готов предъявить миру. Но опять-таки все меняется. Возможно, Джон Дик стал просто еще одним человеком в городе, от которого надо шифроваться.

— Конечно вижу, — соглашается Франко. — Если циклишься на ушлепках и путаешься с ними, то становишься одним из них. В этом и был смысл всего — признать, что я угробил свою жизнь на никому не нужное сведение счетов: Ча Моррисон, Сазерленды, Доннелли, Охотник… Я не пополню этот список Антоном Миллером.

Кажется, Джон доволен этим ответом, и настроение у него улучшается.

— Ну так что бы ты сделал, если бы он вошел щас сюда — Рентон, старый дружок этот, который тебя обчистил?

— Хазэ, по ходу, купил бы ему выпить и сказал, что он должен мне пару тыщ с процентами по счетчику за двадцать лет, — смеется Франко.

Теперь уже Джон усмехается вместе с ним.

— Я наблюдал, как ты читал книжки и усердно себя перепрограммировал. И я знаю, скольких трудов это стоило, учитывая твою дислексию.

Наставник смотрит на него с нескрываемым восхищением. От этого Франко всегда чувствовал себя старательным ребятенком. Он не ощущал ничего подобного с тех пор, как к нему проявил интерес дедуля Джок. Лучше бы тогда у него был, например, Джон, а не Джок с его кентярами. Возможно, все сложилось бы иначе.

— Не похерь всего этого. Не возвращайся в черную дыру, Фрэнк.

Фрэнк Бегби задумывается.

— Иногда мне кажется, что я никогда оттуда и не выходил, Джон.

Джон Дик собирается возразить, как вдруг мужик по фамилии Малгрю встает и врезает своей подружке по морде. Баба взвизгивает и садится, обхватив голову руками. Это вызывает вздохи и издевательские выкрики у остальных бухарей. Фрэнк Бегби не двигается с места и глядит на Джима Малгрю, возмущенно набычившегося на своем стуле. К обидчику подходит бармен:

— Так, ты, пошел нахуй отсюда!

— А я и иду, — говорит Малгрю, встает и направляется к выходу.

Баба трет челюсть. Удар был не такой уж сильный, но щека все равно опухнет. Помимо страха и боли в ее глазах есть что-то отталкивающее — некое самодовольство.

— Он еще вернется, — обращается она к собравшейся алкашне.

— Тока не сюда, и ты, кстати, тоже, — добавляет бармен. — Погодь пару минут, пока он не отошел, а потом сама тоже вали отседова.