Ирвин Уэлш - Резьба по живому

Франко понимает, что новая контора, не игравшая по старым правилам, стала бы для них большой головной болью.

Тайрона прессуют и на другом фронте.

— Этой новой «Полицией Шотландии» заправляют глазговские, по сути это старая стратклайдовская полисыя, но они прут на нас жестче, чем перли лотианские легаши, царствие им небесное, — объясняет он, а потом заговорщицки смотрит на Франко. — Но человек со стороны… как ты щас… ну, в общем, ты не пожалеешь. Поквитаешься за сына, выручишь меня, заработаешь бабла и очистишь родной город от очень вредной заразы. Ты ж разобрался с Крейгом Лидделом… с Охотником… — поправляет себя Тайрон и улыбается. — Значит, и Антона укатаешь.

— И еще я отмотал за это нехилый срок. Я завязал с этой хуйней.

— Та полиции поебать, если кто ни то завалит Антона, — презрительно фыркает Тайрон, поднимая бутылку виски.

— Я встал на путь исправления, — говорит Франко с каменным лицом.

Тайрон будто снова его не слышит.

— Двадцатидвухлетний односолодовый, — объясняет он, щедро разливая виски по толстым бокалам эдинбургского хрусталя. Миниатюрной гильотиной на стойке обрезает пару гаванских сигар, а затем их подкуривает. Протягивает бокал и курево Франко, и тот смотрит на них, потом на Тайрона. — У тебя все равно осталась склонность к насилию, видно по глазам. Пей до дна, — приказывает Тайрон, чокаясь.

Фрэнк Бегби смотрит на него с беглой улыбкой.

— Я ж говорю: встал на путь исправления, — повторяет он, роняет сигару в бокал, где та с шипением гаснет, и поднимается с кушетки.

Тайрон смотрит, не веря своим глазам, сначала на свое поруганное гостеприимство, а затем в упор на Франко.

— Можешь не провожать, — говорит Фрэнк, ставя бокал на журнальный столик, поворачивается и выходит из комнаты, понимая, что у мужчины, стоящего сзади, горит шея. Немногие рискнули бы повернуться спиной к разъяренному Дэвиду «Тайрону» Пауэру, но Фрэнсис Бегби просто неглубоко вдыхает и, мысленно улыбаясь, минует прихожую и выходит через парадную дверь.

Дождь кончился, и из-за дымчатых туч выглядывает солнце, словно старый зэк, привыкающий к воле. Как будто выстрелил дозвуковой стартовый пистолет, своей невидимой частотой открывая новые возможности для обновленного населения Эдинбурга. Но Фрэнку Бегби предстоит дописать старые главы: завтра кремируют его сына. Похороны станут знаменательным днем: он чует, что из сбивчивых, подстегиваемых скорбью и алкоголем баек, которыми его начнут доставать, сможет проступить какая-то истина и понимание. Встав пораньше, он решает выйти на пробежку. Начинает с медленной, неуклюжей трусцы и постепенно набирает скорость, чтобы размять скованную ногу.

Внезапно он чувствует, а потом и видит, как айфон выпрыгивает из кармана треников и отскакивает от бедра. Франко останавливается и оборачивается: телефон ударяется о решетку ливневки, становится на попа и проскальзывает между прутьями. Точно в замедленной съемке, он тонет в грязной черной воде. Внутри Франко закипает злость, и он хватается за прутья тяжелой железной канализационной крышки. Когда она приподнимается, на руке выступают вены. Но не будет же он рыться в этом дерьме! «Раз… два… три… все равно ему был пиздец… куплю новый…» Он отпускает крышку, и она становится на место. Отряхнув руки от грязи, Франко бредет дальше, в переоборудованный промышленный блок, где разместился боксерский клуб его старого дружка.

Спортзал гудит от бурной деятельности. Боксеры совершают свои ритуалы под присмотром тренеров, три из четырех рингов забиты упражняющимися тройками и парами, работающими на «лапах». Возле грозди подвесных груш офисные работники занимаются круговой тренировкой: работа с грушей, спарринг и упражнения на силу и координацию — подготовка к рабочему дню за письменным столом.

Франко кивает старому дружбану Микки Хопкинсу, который сидит за столом регистрации и треплется по мобиле. Тот узнает его и подмигивает. Затем Фрэнк начинает растягиваться, после чего постепенно набирает приятный, приемлемый темп со скоростной грушей. «Раз… два… три… раз… два… три…» Он чувствует на себе праведные взгляды крепких мужиков, которые смотрят с невозмутимым одобрением. Он знает, что некоторые из них танцевали с дьяволом, но отступили от края обрыва. Такие мужики есть в качалках по всему миру, включая его местный спортзал в Калифорнии. Ему нравится в их гуще: у большинства хватает ума понять, что самые мудрые люди — это школяры, которые вечно учатся справляться с жизнью, постоянно приноравливаясь к переменчивым возможностям и возникающим угрозам.