Ирвин Уэлш - Резьба по живому

— Та бросьте вы, пацаны… Джок… это ж я…

— Если сиганешь ногами вперед, то поломаешь мослы, — сказал дедуля, глядя в док. — Но есть шанс выжить. Стóит рискнуть!

У Карми в руках был моток веревки, и он двинулся к Джонни:

— Туды или сюды, пацанчик!

Я присел у стенки хибары. Я и сам обосрался от страха. Помню, даже лицо слева задергалось.

— Мы даем тебе шанс, — ехидно сказал дедуля Джок, склонив голову набок. — Мы должны тебе его дать. — И он повернулся к Карми и Лоузи: — Я прав, что мы должны Джонни, а, парни?

— Типа того, Джок, — сказал Лоузи.

— Карми чё-то не уверен — так да или нет, Карми? — улыбнулся мой дед.

Большая голова Карми казалась уродливой в тусклом свете.

— Я бы сказал, что крысятник, кидала и стукачок ни хрена такого не заслуживает. Стукачок, который закладывает родных братков.

— Добрые старые времена, Карми, добрые старые времена, — веско сказал Джок. — Ну так что ты выбрал, Джонни?

— Но я не могу… ребя… это ж я… — умолял Джонни.

— Та в курсах мы, что это ты! В курсах! — мрачно фыркнул Карми, будто Джонни — малой, которого застукали, когда он тырил конфеты в местном кондитерском.

— Или мы свяжем тебя и кинем, и тебе капец, Джонни. Или повесим тебя он на том кране, как Карми советует. Окстися, — упрашивал дедуля Джок. — Что выберешь? Я считал тебя мужиком азартным. Считал, потому ты весь этот шухер и затеял. Тебя что, азарт оставил? Досадно…

Джонни медленно шагнул на край и заглянул вниз. Я отодвинулся еще дальше в темноту, сердце колотилось в груди. Я еще верил, хотел верить, что все будет хорошо, что они просто его «пужают» (любимое словечко Джока) и что скоро все будут сидеть в пабе «Стрелок», смеяться и прикалываться, а Джонни максимум наложит в штаны. Но что-то в них было странное — пугающее спокойствие.

— На твоем месте я бы так и сделал. Просто повернулся и прыгнул, — сказал мой дед Джок и достал длинный нож. Я заметил, как тот серебристо блеснул в свете фонаря.

Потом Джонни закрыл глаза и просто исчез в темноте. Может, я тоже зажмурился. Это какой-то сюр — то, как память тебя обманывает, ведь я точно знаю, что видел его лицо с закрытыми веками, но как он прыгнул — хоть убей не помню. И не слышно было ни крика, ни удара. Но после этого я больше не видел его вместе с ними на краю сухого дока — а куда еще он мог деться? Дед кивнул Карми и Лоузи, они подошли к краю и глянули вниз.

— Амба. А теперь шнеля, — сказал дед.

— Убился? — спросил Лоузи.

— Бошку себе размозжил. Шнеля, — повторил дедуля Джок, повернулся и зашагал к хибаре.

Если б они пошли направо, увидели бы меня, но они пошли налево, и я успел вырулить на велике с другой стороны.

Я слышал, как они смеялись в темноте, сваливая. Как будто закончили смену или шли домой из паба или с футбола.

Я подошел к сухому доку и заглянул вниз. Свет от фонаря отражался от края, а внизу была такая темень, что хоть глаз выколи. Оттуда не слышалось ни звука.

Поэтому я спустился по железным ступенькам в док. Я слышал, как сердце стучит в груди. Я обсирался со страху и в то же время, помню, был бодр и возбужден. Но я нервничал, потому что было очень темно. Я не видел дна, пока не нащупал его подошвами кед. Посмотрел вверх: я проделал долгий путь, а возвращаться еще дольше. Потом я услышал за спиной негромкие стоны и голос, шептавший что-то нечленораздельное.

Я увидел темную бесформенную груду, которая слабо, еле заметно дышала. Она была похожа на издыхавшего раненого зверя. Стремный монолог продолжался. Помню, мне померещилось, что Джонни просил всех баб, которых обидел, простить его и помочь, но это уже было бесполезно. Когда я подобрался ближе, он поднял на меня остекленевший взгляд и заладил:

— Будь другом… Фрэнк… будь другом…

У него был проломлен затылок, и оттуда вытекала густая кровища. Я отступил, чтобы не замазать кеды. Взгляд у него был безумный, но уже затуманенный. Я понял, что он подыхает.

И быстро догадался, чего он от меня хотел.

Я сделал это, а затем медленно попятился к стене. Посмотрел вверх на ступеньки. Я весь дрожал и был как выжатый лимон. Я понимал: из дока мне ни за что не выкарабкаться — даже пытаться опасно.

Но я не мог там остаться.

Урчащий лимузин ползет вдоль бордюра и останавливается напротив Франко. Машина кажется неуместной в такое время на Лит-уок: для свадьбы или девичника рановато, да и похоронной процессии не видать. Франко заглядывает в салон, но сквозь тонированные стекла ничего не видно. Потом опускается окно с пассажирской стороны и появляется пухлая рука, инкрустированная золотыми кольцами, а за ней — большая обритая голова.