Дмитрий Пригов - Мысли

Вот, пожалуй, и все.

Если что-либо в моем писании покажется вам интересным для напечатания в вашем журнале либо для печатной отповеди, то оно целиком к вашим редакторским услугам. С удовольствием прочту (и в журнале, и просто в личном письме), обдумаю и отвечу на все ваши возражения.

Отвечаю сразу же (то есть почти мгновенно) дорогому Дмитрию Александровичу (в этом месте подразумевается: здравствуйте), ибо давно уже приехала из мест, к счастью, близких.

Ваши извинения излишни: хорошо, что вообще ответили, хотя жизнь наша, как известно, не так уж длинна, и вечно ждать я бы, пожалуй, не смогла, боюсь, просто не успею дождаться следующего письма.

Более того, Ваше письмо вдвойне драгоценно, ибо оно по делу (по существу).

Оно довольно сатисфакционно и непомерно грамотно, но понятно.

Мне даже близки все чувства, кои Вами владели при написании. Многое в Вашем письме, кстати, верно (то есть и кстати, и верно), и мы, безусловно, включим его в «Транс» (наряду с другой отповедью «Литературе и математике»). Моим произведениям всегда везло на устное (или эпистолярное) неприятие и печатное (даже неофициальное) молчание, и известная (и частично мною замечаемая) железобетонность их — следствие такой закалки и последствие отсутствия критики. Благодарю за нее.

Однако есть однако. (У любого автора всегда есть однако.)

Мне везет еще в одном смысле: меня обычно ругают за отсутствие чего-то, о чем и ради чего на самом деле и написана моя работа. И хотя многие Ваши возражения и упреки я принимаю и понимаю, и признаю их обоснованность, но это не узость всего «моего метода», это просто одно из многочисленных узких мест только слегка затронутой мною Системы, о которой мы с Вами просто не имели времени побеседовать. Коренной смысл и идея всей «СИСТЕМЫ» как раз в том, к чему и Вы, согласно Вашему письму, стремитесь, и что, очевидно, носится в воздухе, и чему и я вовсе не чужда, раз занялась этой системой («Литература и математика» — ее миллионная часть).

Я, безусловно, продолжаю традиции начала века (ибо надо и даже давно пора подобрать оборванную нить), я продолжаю их и присоединяю к ним МНОЖЕСТВО других традиций (мечтаю собрать их ВСЕ — в пучок, в том числе и равноправную любым другим — мистическую), любой подход к литературе я считаю РАВНОПРАВНЫМ. Разве в этом мы с Вами не сближены?

В этой связи Ваш хваленый концептуализм кажется мне вполне устарелым и далеко не комплексным, а просто одним из выемочных стилей (ибо этот стиль ЭКОНОМИТ, а на чем — не суть важно).

Суть Системы — и я очень прошу правильно меня понять — как раз в том, что она объединяет (стремится объединить) все известные нам (а часто и неизвестные) художественные уровни, стили, методы, обоснования и т. д. на равноправных началах, не отдавая предпочтения ничему и даже призывая к плюрализму стилей (не к эклектике!).

По-моему, это вполне в духе времени, такого широкого и всеядного, что даже два человека, думающие идентично, не могут, переписываясь друг с другом, убедиться в этом. Кстати, вторая моя книга из Системы, которую я сейчас почти кончила, «Литература и вакуум» (одно оглавление занимает 7 страниц), вся прыгает вокруг мистики, ибо масса разновидностей вакуума до сих пор полностью игнорировалась работниками литературы, робко (увы, это мое любимое слово!) тыкающими перстами в чистый лист.

Гнедову было далеко до жизни в вакууме, его прорыв в вакуум был просто откровением его жизни, счастливой вершиной существования. Рубинштейн действительно пытается обточить этот материал, но у него нет инструмента. Моя Система и есть этот инструмент. У литератора должен быть набор инструментов. Мозг всего лишь один из них и, вполне возможно, не самый удачный. Однако и Вы, и я им пользуемся для создания своих произведений. Моя Система всего лишь инструмент второго поколения (то есть инструмент, порожденный инструментом). Однако (опять однако…) я считаю, что литература вполне может создаваться и без участия какого-либо мозга (и все равно быть частью Системы). Но об этом в другой раз.

Я пишу в книге о вакууме так: «Литературный вакуум ждет своих семантонавтов». Плохо пишу, согласна, я часто пишу плохо. Как-то отмахиваюсь от худ. вдохновения. Но зато идеи верные, то есть, как ни странно, в моих последних произведениях плоха именно форма, а содержание точно. И что особенно хорошо, оно точно в самых расплывчатых для других местах. Вот. Кто ж похвалит, если сам себя не похвалишь.