Дмитрий Пригов - Мысли

Возможно, сконструированному заинтересованному квазияпонскому слушателю, да и некоторым другим, неизвестно, что до недавнего времени, до перестройки (надеюсь, хоть знакомо это слово и феномен им описываемый), поэзия в России, то есть в тогдашнем СССР, была очень популярна. Ну, очень. Просто немыслимо популярна.

Этого сейчас и не описать. Поэты выступали, собирая многотысячные толпы фанов по огромным залам и на гигантских стадионах. В своей всенародной известности они вполне могли быть сравнимы с нынешними поп-, рок- и кинозвездами, в тогдашней России просто и превосходя их по популярности и значению для культуры. Сейчас уже, замечу, это далеко не так. На то есть определенные социокультурные причины. Как, впрочем, определенные социокультурные же причины были и у описываемой необыкновенной популярности и важной роли, которую поэзия играла в предыдущие времена. А популярна она, как я уже помянул, была невероятно. Просто даже непредставимо для нашего времени и, думаю, в любой точке планеты. Неким примером для неложного сравнения может послужить вся аура ажиотажа и безумий вокруг рок- и поп-музыки и их почти запредельных мегазвезд, суперзвезд и звезд просто. На моей еще памяти вечеринки молодых людей, которые после принятия определенной дозы спиртного заканчивались далеко за полночь чтением стихов любимых поэтов. Стихи же, по русской традиции, помнили наизусть, помнили тысячами и бесконечно, до самозабвения любили их слушать, соревнуясь как в количестве запомненного, так и в трактовке и исполнении всеми знаемого. Несмотря на то, что при той специфике существования советской культуры, поделенной на официальную и неофициальную, подпольную, андеграундную (к которой принадлежал и я), неофициальной литературе не было позволено появляться в открытой печати никаким способом, имена подпольных поэтов были в достаточной мере известны по всей гигантской территории России. Это оказалось возможным благодаря неординарной форме существования неофициальной литературы — самиздата. То есть отпечатывания оригиналов в небольшом количестве на печатной машинке дальнейшего их распространения и уже дальнейшего, вторичного перепечатывания, дублирования и запускания в еще более отдаленные места обитания. Количество энтузиастов и самой подпольной литературы и перепечатчиков было столь велико, что плоды подобной деятельности в виде совсем уж ветхих и слепых, плохочитаемых экземпляров достигали порой самых глухих уголков страны. До нашей поры они сохранились в виде пожелтелых, разрозненных страничек, неизмеримо дорогих памятливому сердцу свидетеля и участника, а также исследователей-архивистов различных фондов и архивов. Увы, нынче эти подробности малоизвестны, и моим славным молодым соплеменникам, слаба брезжа, вернее, слабо попискивая где-то в маргинальных полуосвещенных подвалах культурной памяти. Посему подобные описания или устные изложения на всякого рода поэтических и литературных встречах зачастую вызывают вполне неложное удивление и недоумение. Так что оставим данный пассаж по причине возможной какой-нибудь будущей публикации данного текста в русскоязычной прессе.

Конечно, это несколько ностальгически печально и обаятельно, но в то же время вряд ли кто-либо из реальных участников процесса самиздата пожелает возвращения его актуальности вместе с единственно возможными социокультурными обстоятельствами подобного возврата — жестким тоталитарным закрытым политическим режимом. Но это особая тема.

Итак, продолжим. Как профессиональная литературная деятельность занятие поэзией в Россию пришло достаточно поздно из стран Западной Европы вместе с общим и тотальным поворотом России в сторону европейской культуры, с которой она никогда более принципиально и не порывала, несмотря на многочисленные и громогласные уверения в своей восточности и даже некой тотальной буддийности. Буддийства и восточности в ней и было только что не завершенное западничество, и именуемое в российском обиходе российским буддизмом. Да и то не скажем, что буддизм, но, скорее — некоторая как бы восточность. Скорее даже, некие черты, сходные, скорее, с мусульманством, особенно в части попыток православия и власти в их попытках разрешения и подходе к современным актуальным социокультурным проблемам вполне в духе мусульманского фундаментализма. Но это так, к слову.

Первое же приобщение России к западным цивилизационным нормам и канонам произошло гораздо раньше, еще во время принятия христианства. В начале же XVIII века в Россию хлынули и западноевропейская секулярная ученость и культура. Вместе с ними пришли и первые латинские научно-дидактические версификационные формы и жанры, что и послужило, в дальнейшем основанием для возникновения, утверждения и развития столь замечательной и мощной российской профессиональной литературы.