Дмитрий Пригов - Мысли

Так вот.

Для простоты и эффективности разрешения своей задачи, как уже и говорилось, я попытался представить себя неким абстрактно-отсчетным японским студентом, которого, конечно, не существует, который, конечно, есть чистая абстракция русско-европейского ума. Тем более, что в пределах нынешней глобальной, все унифицирующей урбанистической культуры уже и самим японцам приходится предпринимать сложные спекулятивные реконструирующие усилия, чтобы восстановить свою идентификационную чистоту. Надо заметить, что современная японская поэзия, мало у нас известная, пытается следовать европейским (вернее, американским) способам поэтического поведения и использовать подобные же жесты, темы и подобных же героев. Так что, понятно, как я уже выше и объяснил, вернее, пытался объяснить, скорее для себя самого я пытался перескочить в данную умозрительную точку и, виртуально утвердившись в ней, обернувшись на временно и условно покинутое прошлое, что-то объяснить самому себе. Понятно, сразу же обнаружилась полнейшая бесперспективность подобного мероприятия по причине абсолютного незнания японского языка, слабого знания японской литературы и слишком избыточного знания, переполняющего меня и довлеющего мне всего этого русского (ну, конечно, не без учета всяческих искривлений, моих ошибочных представлений о том, странных предпочтений и простой необразованности!). Соответственно, мне пришлось построить некую компромиссную фигуру как бы некой своей японскости, чтобы, перепрыгивая туда из своего русского знания о русском, объяснять ей, будто бы неведающей, притворяющейся неведающей (но, как ни странно, в результате подобной операции и, действительно, обнаруживающей себя неведающей, и именно не тех вещей и обстоятельств, в которых она реально и окончательно необразованна и неведающа, но даже и там, где она как бы ведающа, во всяком случае, считала себя таковой), что ей все-таки нужно и можно бы знать о российской поэзии. Конечно, конечно, сложновато. Несколько сложновато. Даже и не несколько, а достаточно. Даже чрезмерно и недопустимо сложно. И, главное, не очень оправданно. Вернее уж, совсем неоправданно. Я вижу сам, но уже не могу, не в силах свернуть с накатанных рельс. Уже понеслось. Уже понесло! То есть, понесся! Ну и, значит, понеслись? А? Нет, не понеслись? Или все-таки понеслись? Понятно, понеслись. Итак, в путь!

Так вот, подобные манипуляции внутри меня самого, еще до всякого объявления и предъявления их внешнему миру, которые могут оказаться маленьким и жалким привеском ко всему предыдущему, только и могли, хоть в какой-то мере объяснить мои сомнения и трудности при попытках отыскать нужный ракурс и аспект проблемы в данной ситуации и данной географической точке. Малым подспорьем в пределах тогдашнего моего культурного окружения, мне могли служить только предполагаемые достаточные многолетние усилия многочисленных и беззаветных исследователей российской литературы и переводчиков по донесению до японского читателя специфики русской литературы. Но даже при всей возможной полноте освещения данного предмета (в какой вообще может быть явлена чужая литература и культура в иноязычном ей культурном пространстве) обычно на долю поэзии приходится весьма незначительная часть исследовательских усилий. Особенно на долю современной поэзии, и у себя-то на родине вызывающей споры и разнотолки. Особенно в нашей стране, потому что даже в Японии для людей культурно-ориентированных и осведомленных, например, в мировом изобразительном искусстве и его табели о рангах, имя Малевича вполне уже включено в незыблемый список несомненных классиков, уже и поп-фигур, в то время, как в России до сих пор в весьма культурных и уважаемых изданиях ведутся ожесточенные споры по его поводу — художник ли он или же проходимец? Действительно — может, проходимец? Или художник? Кто разберет. И это о человеке, почившем более полувека назад! Что уж говорить о современной неразберихе? О современной поэзии, к примеру. А я, замечу, в достаточной мере поэт, и поэт современный, то есть, во всяком случае, все еще живущий. Но не в моих силах разъяснить даже небольшую толику всего этого. Попытаюсь просто наметить и, по мере сил поименовать некоторые проблемы.

Я не собираюсь описывать нынешнюю ситуацию на примерах и практике современных российских поэтов, пишущих весьма разнообразно и в разнообразнейших стилистиках — от неосознанно и осознанно-стилизованно архаичных, до наисовременнейших в виде литературных перформансов и рок-текстов. К тому же я, замечу, плохой читатель, но зато неплохой, как мне представляется, следитель всяческого рода стилистических жестов и проявлений в напряженном культурном пространстве. То есть специалист по прослеживанию траекторий промелькнувших сущностей в насыщенной атмосфере. Посему я отнюдь не о конкретностях. Я просто попытаюсь обрисовать поэзию, каковой она мне представляется как род социокультурной деятельности, сложившейся в ходе развития, наследования традиций и современных изменений.