Наталия Лойко - Обжалованию подлежит

Сквозь растворенное окошко струится медленно остывающий ветерок; он еще несет в себе следы дневного тепла, но сидящим в комнате и при зное было бы знобко. Оксана непроизвольно поворачивается к окну. Там посреди беззвездного, однотонно синеющего пространства лимонно светится круг луны, безразличной к смятению, охватившему одновременно двоих.

— Стась, укажите мне на этом светиле Море Кризисов или Озеро Сновидений. Видите, кое-что усвоила из ваших рассказов.

— Кризисов? Не терпится посмотреть?

— Машеньке повезло: может с палубы наблюдать одновременно луну и ее отражение.

Господи, куда ее все время заносит? Надо прямо, как есть: нельзя нам больше быть врозь, остаток жизни проведем, не зная разлуки. Ей заранее представляется: он, ее дорогой Станислав, за каждым семейным их чаепитием будет в память сегодняшних напряженных минут так же позвякивать ложечкой о стакан. Но не хмуриться, не робеть, а счастливо улыбаться. Сейчас она его вызволит из недвижности, заставит вскинуть голову, положит руки ему на плечи. Можно без слов — и без них все станет ясным. Все. Навсегда. До конца.

«До конца?» — врезалось в мысли и сразу затормозило, точно кто-то дернул стоп-кран. Этим стоп-краном было сверкнувшее молнией: сколько ей до конца ? Онкологи в таких случаях предпочитают не отвечать.

— Так и будем молчать? — чайная ложечка со звоном падает на пол, отлетает под застланный скатертью стол.

Оксана тем временем разобралась, откуда взялся стоп-кран, по какой причине застопорило, заело. Она поняла. Она не вправе принять предложение Станислава. Выложить ему все о себе? Зачем? Зачем заставлять его жить в постоянной тревоге? Ему, как и Маше, как и всем на работе и в доме, выдана безобидная версия — острый аппендицит. Все, товарищи, позади! Несомненно, Яков Арнольдович не счел себя вправе посвятить постороннего — все-таки постороннего? — в суть операции, врачебную тайну держал при себе. Истинную правду, коль дело касается онкологии, выкладывают только родным.

В памяти всплыло кукольное личико Зои, сумевшее утратить свою привлекательность, пока она читала и перечитывала послание свекрови. Безжалостное письмо, доставленное в палату не ее слабохарактерным мужем, дотоле преданно рыбачившим ради нее, а нянечкой в желтых новеньких босоножках. «Оставь моего сына в покое… Ловко ты его окрутила…»

Окрутила?! Состояние здоровья Оксаны вовсе не безнадежно. Как больная она — кажется, так у врачей принято говорить? — вполне перспективна. Но все-таки… все-таки рак!

В воздухе продолжает висеть тяжкая немота. Станислав делает вид, будто занят поисками оброненной ложки. Делает вид. Лицо его скрыто, мысли припрятаны. А мысли такие: опять чего-то недоучел, снова без оснований занесся. Это Полунин сбил, не иначе, когда его большая натренированная ладонь легла на снимок, где он рядом с Кориной. Он сдержанный, а тут вдруг засветился лицом: поступите как следует, по-мужски; здесь нужен решительный прямой разговор.

Конечно, нужен! А если в ответ опять мучительное молчание?

И тогда — по-мужски! Утешаться тем, что в грозной, почти немыслимой ситуации он был ей поддержкой, хоть какой-то опорой — сама позвала! Знала о его вечной преданности и… любви.

Да, любви! Любовь остается любовью, даже если она безответна, — об этом думает Стась.

Полунин не скрыл от него, друга Петра, что гистология подтвердила первоначальный диагноз. Не давая Стасю впадать в отчаяние, заверил: много шансов на благополучный исход (стало быть, можно и худшего ожидать…). Про благополучный прогноз сказал не раз и не два. Особенно, добавил, если сама нам поможет. Опыт онкологов говорит: колоссальную роль играет душевное состояние. Чем ярче положительные эмоции, тем вероятней полное выздоровление. Ни в коем случае не опускаться, не довести себя до хандры. Оптимизм, радость, сумевшая пересилить уныние, действеннее фармацевтических средств.

Вот и взялись бы вместе радоваться. Оно вернее — вдвоем.

Мысли Станислава вновь обратились к Полунину. То, что он сейчас скажет, должно прозвучать твердо, именно по-мужски.

— Нам с вами, Оксана, одна в жизни дорога: всегда безотлучно вместе. Сами знаете, нет мне от вас избавления. Значит, вместе? Идет?

— Нет, нет! — по-женски моляще сказала Оксана и вскинула руки, словно защищая себя. Ладони отвергающе повернуты к гостю. — Нет! Это окончательно, Стась.

Было такое? Стасю уже выпадало ощутить сходное чувство? Было. В войну. Совсем еще не обстрелянный лаборант, он выскочил из основного здания сразу после бомбежки. Очумело осматривается, вертит в руках ключ от входа в лабораторию. А лаборатории нет!