Наталия Лойко - Обжалованию подлежит

— Дерматолог.

— Легли пообследоваться? — Достала застланную миллиметровкой обувную коробку, поискала в ней, чем бы угостить дерматолога. Укоренившаяся привычка. Бывшей блокадницей непрестанно движет желание кого-нибудь накормить. К еде полна глубокого уважения, к вещам лишена всякого интереса. Можно судить по любой мелочишке, принесенной, прихваченной из дому. Старой закалки интеллигенция — ни тени мещанства. — Подкрепитесь, прошу, — протянула прослоенный корицей бисквит. — Завтра утром, когда вами займутся, всякий аппетит пропадет.

— Представляю… Согласно здешнему уставу заставят все заново перетерпеть. — Засипела, наморщила лоб. — Где логика? Не понимаю… Как будто клиника, где я работаю около двадцати лет, не способна своими силами разобраться.

— Разобравшись, дали направление сюда?

— Немедленно! Не откладывая!

— Кто же такое откладывает?

Головастая поправила тяжелый пучок, уперла локоть в подушку и, повернувшись к Ангелине Самсоновне, доверительно выложила все о себе. Что значит бывалая лекторша, педагог — благодаря присущей ей благожелательной интонации с первого раза любого разговорит. Ее собеседница не скрыла охвативших ее поначалу сомнений. Узнав о диагнозе, решительно отреагировала: слышать не хочу, ни за что! К чему лечиться, подвергать себя мучительной операции, когда от рака никакого спасения нет!

— Вам это точно известно?

— Так я считала. Не я же одна… Даже в нашей среде бытует подобное представление.

— У медиков?

— Чего удивляться! Отошли времена всеобъемлющих земских врачей. Усложнилась диагностика, обогатилась наука, сузились специальности. Возьмите меня… Велят ложиться в больницу, а я упираюсь, гублю себя по собственному невежеству. На мою удачу, друзья проявили настойчивость, заставили, и не раз, побывать в Институте усовершенствования врачей. Наслушалась лекций на специальную тему, насмотрелась всяческих иллюстраций, графических изображений — все же кое-что смыслю. Покопалась в статистике…

— Ну и как?

— А вот так! Раз пришла сюда, значит, не безнадежно!

За окнами все той же палаты раскинулась блеклая белесая ночь. До истинно белой, воспетой поэтами, Оксане еще надо дожить.

Дожить! Не случайное здесь слово. Так и следует понимать.

По твердо установленному режиму давно полагается спать. Обитательницы иных коек примолкли без просыпу до утра; есть такие, что часто постанывают во сне; есть мастерицы ворочаться. К Оксане сон не идет, она невесело уставилась в потолок, в голую висячую лампу с чуть видными бликами на выпуклости стекла. Электричество выключено — выключайте мысли и чувства.

Однако попробуй забыться.

Прошлую ночь Оксана видела сон. Будто ее — как была, в казенной фуражке, вся в черном, на петлицах молоточек и шпала — столкнули с платформы на путь. Надо бежать, звать на помощь — язык одеревенел, ноги окаменели. Надо спасаться! Из глубины тоннеля все отчетливей доносится гул. Приближается состав, завиднелись отблески света на рельсах. Головной вагон неумолимо, словно орудийное дуло, устремлен на нее. Спасаться, спасаться! Немедля отступить к «зебре», к контрольной рейке у въезда в тоннель. Но подошвы накрепко приросли к железнодорожному полотну. Помогите, добрые люди! Крик застрял в горле — помощи никакой.

Страшен сон. Не легче и явь.

За что столь грозное бедствие напало именно на Оксану? Могла ли она, как, впрочем, и любая из попавших сюда, заранее вообразить лично себя в подобной немыслимой ситуации? Весь народ преспокойно живет, работает, отдыхает. Причем ни для кого не секрет, что где-то там, для кого-то существуют онкологические — раковые! — больницы. Но именно для кого-то !

И вдруг обрушилось не на кого-нибудь — на тебя.

Упершись локтем в жесткий матрац, обтянутый застиранной простыней, Оксана не сводит взгляда с перечеркнутого оконными рамами клочка ровно белеющего ленинградского неба. Обычно вид этого бледного лоскута давал ей душевный покой, но сегодня его заволокло, похоже, ядовитым туманом. Откуда она взялась, эта дымовая завеса, густо напитанная тоской? Тянет из сада безразличием, холодом, подкрадывается страх.

К кому? К Оксане?

Нет, она этого не допустит.

Откинувшись навзничь, ощутив затылком подушку, Оксана отбрасывает недостойные мысли — Петр определил бы: «отрицательные эмоции». Мог бы подсказать, как с ними справиться.

Взять да смириться? Нет, нет и нет!