Возвращаясь из кабинета Полунина, Оксана предпочла идти, обернувшись к линии окон; там к тому времени столпились несколько женщин в серых халатах. Ходячие. До или после ? Побросали постылые койки, уставились во внутренний двор — как-никак клочок внешнего мира.
Поневоле оценишь пуховую в чистейшей наволочке подушку, да и всю «каютку», обихоженную хозяйкой. Знала бы Настя, до чего загорелось Оксане услышать некий задиристый голосок. Но не станешь же поднимать среди ночи уставшего человека. И ради чего? Чем Настя, по сути, может ее успокоить? Как узнать, что сулит ей дальнейшее? Этого и Полунину не дано предсказать.
Одно лишь наверняка. Петр (не Великий, а свой) не позволил бы ей поддаваться панике. Не сказал бы, а приказал: береги силы, немедленно спать! А что бы услыхала от Стася? Стеснительно попросил бы не терзаться, уснуть.
Анастасия Грачева исполняет свой долг под землей. Оксана Пылаева неторопливо шагает по тротуару проспекта. Вчера по приезде, по выходе с вокзала на площадь Восстания, она дала себе зарок обойти весь Невский, эту дивную улицу, берущую начало от другого ленинградского дива — Адмиралтейства. Прошедшей ночью, прибегнув к Пушкину, дабы сладить со страхом, с тоской, она прочла и вновь перечла исполненные спокойствия строки:
…Когда я в комнате моей
Пишу, читаю без лампады,
И ясны спящие громады
Пустынных улиц, и светла
Адмиралтейская игла…
Возможно ли ни разу не оглянуться на эту сияющую, рвущуюся к небу иглу? Оборачиваешься, замираешь на миг и снова вперед, притягиваемая одно за другим зданиями проспекта. Каждое колдовски отличное от другого. Несмотря на современные вывески и витрины, на каждом фасаде налет старины, за каждым чувствуется своя особенная история. Идешь и выкидываешь из головы тот трехэтажный дом, в который упирается Березовая аллея.
В обратный путь по Невскому Оксана отправится четной его стороной и получит не меньшее наслаждение. Надо бы еще по набережной пройтись. Одни их друзья, бывшие ленинградцы, уверяли, что идешь и одновременно как бы присутствуешь на концерте. Торжественная органная музыка. Петр после тех рассказов купил два билета в консерваторию на органный концерт.
Размечталась… На набережную Оксане сегодня нельзя: Настя наказывала беречься, рассчитывать свои силы. И еще наказывала не разбрасываться, делать покупки исключительно в Гостином дворе.
Двор — это так говорится. В натуре Гостиный — сплошь двухэтажные корпуса, составляющие в плане квадрат, где каждая торговая сторона обращена к другой улице. Сплошные арки, входы и выходы, и всюду — откуда он только берется — народ. На взгляд Оксаны, не больно удобно, обшарив один магазин, лезть под соседнюю арку и лишь таким путем очутиться в другом. Утомительно, но она, не дав себе спуску, приобрела все, что намечено по Настиному совету. Разные мелочи, не больше того.
Стоило подойти к прилавку — тут же выныривала как из-под земли востроглазая старушенция в куцем пальтишке и линялом платке. Делать ей, старой, нечего, вот и толклась при Оксане, любопытствуя, какой та отбирает товар. Пожалуйста, любопытствуй. Покупка блокнота намечена в целях переписки. Скажем, та неласковая сестра остановит Настю металлическим голосом: «Не посетительский час!» А у Настеньки как раз единственно свободное время. «Нет допуска на этаж». Выход один — тайно, в обход распорядка, обмениваться записками; всегда найдется связной. В придачу к блокноту Оксана приобрела ленинградского производства длинную авторучку — корпус сужался книзу, в сечении треугольник, не круг.
— Ручку берите красную, — вырвалось у старушки, — малолетку оно веселей.
— Почему малолетку? — растерялась Оксана.
— Я внука в пионерлагерь собрала заранее, а вы, должно, дочку. С великого спеху. Ухватили, вижу, ножнички, гребешок; подавай девчушке новые носовые платочки. Я своему дюжину из старья подрубила — все едино порастеряет. А вы свою балуете, зеркальце выбрали для нее. — Приоткрыла в улыбке беззубый рот и прошамкала: — Дожили до тепла, золотая пора ребятишкам, да и нам облегчение. Правильно говорю?
Наступил вечер, приближалось начало спектакля. Настя ввела Оксану в зрительный зал. Звуки настраиваемых инструментов в оркестре при всей их разноголосице задавали праздничный тон. Глаз ласкала голубая бархатная обивка кресел, золоченый орнамент на ярусах.
— Имей в виду, так и при Пушкине было, коли люди не врут.
Читать дальше