Наталия Лойко - Обжалованию подлежит

— Да нет! Увлекательно. Очень даже гляжу. — По правде сказать, как Оксана ни мобилизует себя, как ни старается проявить любопытство, мозг ее не способен воспринимать экспонаты. Разве те, что лезут в глаза силком.

Не успела Настя прибрать после ужина, в телефонном аппарате затренькало. Междугородная? Поспешила снять трубку.

— Здравствуйте! Угадали. Она в соседней комнате. Прилегла. Нет-нет, у нас через стену не слышно. Говорили с самим? Ах, господи! Не беспокойтесь, я ей вида не покажу. Сейчас позову. Окса-а-на!

— А, верный мой друг! Я в полном порядке. Хожу по музеям, собираюсь в театр. Сводили Машеньку в Парк культуры? Спасибо. Вашей дочурке привет. Полунину не звонили? Ну как? Надолго собирается задержать? Не уточнял? Хоть бы вы взялись предсказать. Рады насмешечке? Эх вы… дипломат.

Близится полночь. Тихо в просторной комнате с лепниной на потолке, с золотящимся якорем, украсившим стену. Хозяйка, еле держась на ногах, постелила себе на диване, украдкой поплакала, спит. Что бы там ни было, чуть свет бежать на работу. День распадется на множество дел, а вечером… вечером надо смотреть «Медного всадника» в Академическом театре оперы и балета. Лезть к Оксане с утешениями не следует, ее друг Станислав велел держать язык за зубами. И еще велел отвлекать — развлекать. Если бы в месткоме так крепко не уважали москвичку, усердную наставницу Насти и других ленинградцев службы метро, вряд ли бы расщедрились на два билета в партер. Для пущего веса Настя подкрепила свою просьбу авторитетом Полунина — не последний в их городе человек! Вроде бы профессор лично беседовал с ней, напирал, насколько больной необходимы положительные эмоции.

Оксана на ночь устроена в спальне-каютке. Удобна семейная большая кровать, но сон не идет. И это при том, что ты за день до крайности уходилась. Не лежится, неможется… Боясь удариться в слезы, зажгла настольную лампу, раскрыла Пушкина, его однотомник, набрела на «Медного всадника». Каждому известно, что это стихи, но все ли знают, что названы они «петербургская повесть»? Чем маяться докучными страхами, лучше отдаться воображению, представить себе, как развернутся события повести на сцене прославленного театра. Сегодня после музея неугомонная Настя повлекла ее к площади Декабристов. Осмотрели глыбу — гром-камень, слитую воедино с могучим всадником, его конем, поставленным на дыбы. У Пушкина сказано: «…Стоит с простертою рукою кумир на бронзовом коне».

На площади Оксану восхитила волевая повадка кумира, но сейчас ее читательским сердцем начинает завладевать обиженный великим царем, никак не бронзовый, а самого скромного звания человек. Он, бедняга, «изнемогая от мучений, бежит туда, где ждет его судьба с неведомым известьем, как с запечатанным письмом».

Запечатанные поликлиникой бланки, рентгеновский снимок…

Опять кольнуло: «…Нева металась, как больной в своей постеле беспокойной». До сегодняшнего похода подобная строчка задеть не могла, а тут невольно замельтешили койки, тумбочки, казенные одеяла…

Захлопнув книгу, отложив ее на тумбочку (не казенную), Оксана натягивает на плечи никак не больничное, а шелковое стеганое одеяло. Свет покуда не гасит, обводит комнатку изучающим взглядом. Стены любовно усажены сувенирами, прибывшими издалека. Заморские штучки перемежаются с гравюрами причудливых кораблей. Тихо, но по-Настиному раскатисто произнесла: «Кар-равеллы… Фр-регаты…» Тут же Почетные грамоты, попавшие в квартиру механика отнюдь не из заграниц. В угловом шкафчике, как случайно обнаружила гостья, притаилась батарея бутылок с броскими иностранными этикетками. Хозяин дома, прибывая на отдых, явно разрешает себе пригубить. Женушка его вообще-то словоохотлива, а на эту тему — молчок.

Ладно, лампа потушена, осталась малость — уснуть. Но перед мысленным взором возникает — не сразу, а как бывает с переводными картинками, — все отчетливей вырисовывается увиденное с утра. Утомительная длина больничного коридора. По одну руку двери — полураскрытые или совсем нараспашку. По другую — окошки с выцветшими портьерами. Вдоль окон диванчик и кресла в полотняных чехлах. В одном из простенков холодильник общего пользования; костлявая женщина устало в нем что-то ищет, ворошит чужие припасы, банки, пакеты, кульки — снедь, принесенную в посетительский час. Обозначилась кадка с чахлым растением, призванная создать в коридоре уют. «Уютненько» выглядит перевязочная, или, как ее, процедурная, откуда несет лекарственным духом, где пугающе белеет каталка, высится стойка — похоже, для переливания крови, зловеще поблескивает не разберешь какой инвентарь. Оксана брела, поглядывая на двери, за которыми лежали, сидели, постанывали женщины с восковым оттенком лица.