— А сейчас послушай еще кое-что, — говорит председатель. — «Прошу дать мне то, что даете всем женщинам трем детям матерям». Поди разбери, чего она хочет! А хочет она надбавку получить — за третьего ребенка. Малограмотные — ладно, от незнания. Но шутники!.. Ты еще молод, не знаю, помнишь ли, было время, дня не проходило без скандала, а уж без шпилек да подначек…
— Мир никогда не переставал смеяться, — поправляет его Нено и звонит Таске, чтобы приготовила кофе. Девушка удивленно смотрит на него, но он добавляет: — Да-да. Для бай Тишо — сладкий. — И после ухода секретарши продолжает: — Послушай одну давнюю историю… Ты знаешь Тридцатилевку?
— А как же? Не знаю только, за что ему такое прозвище приклеили.
— Сейчас расскажу. Но имя женщины умолчу.
— Вот тебе раз! И он — с женщиной?
— Да. Шутники наши молчат при тебе, потому что не любишь ты подобные истории, иначе давно бы тебя осведомили.
Бай Тишо, изменившись в лице, машет руками.
— Уж ежели это така-а-ая история, — тянет он, — давай позовем и Сивриева, а? Может, стыдно станет. Прямо должен сказать, не ожидал я от него подобной гадости. Да и эта хороша — пять километров бежала, бесстыжая, чтоб его перевязать. Милосердие, нечего сказать. Мужики со смеху помирали… Стыдоба.
— Так уж сразу и стыдоба! Преувеличиваешь. Но если хочешь, позови его.
Входит главный агроном и присаживается к краю стола.
— Это было после обмена денег, — начинает Нено свой рассказ, когда вызванный для этого Главный садится. — Весо Тридцатилевка — от горшка два вершка ростом, а нос — весь вершок! — пришел к какой-то, а она ему выдает: «Был бы ты нормального росту — без денег бы обошлось, но, поскольку ты ненормального роста, плати». У него тридцатка оказалась, отдал ей всю целиком. Да, но шила в мешке не утаишь, расползлась молва. Вот и дали ему прозвище.
— Вон в чем дело-то…
— А вчера после совещания во второй бригаде жена Стоила — вы-то знаете, какой у нее язык! — подсмеивается: «Весо, ты, кажись, платишь?» А он стоит напротив нее — лилипутик этакий, но очень храбрый лилипутик — и отвечает: «Да, плачу. Приезжим — тридцать, а местным, вроде тебя, — сорок. Такая у меня такса». Бабонька пасть раскрыла — чуть не проглотила его целиком: «Ну, Весо, да я ж тебя в передник уложу, непутевый!» — «Самое удобное место. Давай, если хочешь, пусть хоть земля треснет!» — И налетел на нее Тридцатилевка. Побежала Стоилица от него — в кучу, к женщинам… Вот какая история. Нет, все-таки он немного не в себе.
Таска приносит кофе.
— С сахаром — бай Тишо, без сахара — Сивриеву. А мне сделай еще чашечку, — распоряжается Нено и продолжает выразительно бархатным своим голосом: — В бригадах и дня не проходит без розыгрыша. Знают друг друга отлично — у кого какой язык, кто что может сказать, а также как сказать, и уж если захотят посмеяться — все равно над чем, все равно над кем, — отпускают шуточки, невзирая на лица. Народ не ждет, пока мы его рассмешим, сам веселится.
— Да знаю. Они и нам перцу дают, коли есть повод, — говорит бай Тишо строго, посматривая на Тодора. — И далеко-о-онько слава разносится, уж поверьте. Ошибок таких, допустим, как у Весо, люди не прощают. Ни свату, ни брату.
— Еще что веселенького расскажете? — спрашивает Главный, хмурый, как грозовая туча.
— Как нога? Какое заключение врач сделал? — Партсекретарь пытается перевести разговор на другую тему.
— Чепуха, царапина, — отвечает недружелюбно Сивриев и поднимается.
— Выпей хотя бы кофе! — И Нено пододвигает к нему чашку.
Но Главный выходит, не прикоснувшись к ней.
— Ты вроде как жалеешь его? — негодует председатель. — Одобряешь его пакости в Моравке? — И повторяет: — Стыдоба. Выжигать надо подобные явления каленым железом, а не проходить мимо, будто ничего не случилось. И ты, партийный секретарь…
— Видишь ли… — обрывает его Нено (губы у него при этом белеют). — Наверное, я чаще остальных сталкивался с этим человеком. Не считаю нормальным его стиль — грубое администрирование, руководство с позиции силы. Если тебе дали право думать о завтрашнем дне людей, это не значит, что можно их топтать, когда это кажется тебе необходимым. Цель, по-моему, не оправдывает средства… В отличие от некоторых я не думаю, что Сивриев — образец руководителя, хотя и понимаю, что он бы мог быть таковым. Но это другой вопрос, он никакого отношения не имеет к «пакости», как ты называешь его связь с деда Методия невесткой. В таких делах надо быть деликатными, негоже копаться в грязном белье… Он ведь живой человек, черт побери! Почему человеческое должно быть ему чуждо? Да я, по правде сказать, больше его стал понимать после этого случая!
Читать дальше