Макото Синкай - Пять сантиметров в секунду

За те три года, что мы с Акари были рядом, чувство, о котором я говорю, не только не поблекло — наоборот, оно делалось всё сильнее и сильнее. Мы с Акари хотели поступить в одну и ту же частную среднюю школу довольно далеко от нашего района, вместе усердно готовились к экзаменам и стали проводить в обществе друг друга куда больше времени. Наверное, наше психологическое развитие чуть опережало развитие сверстников: когда нам стало ясно, что мы рискуем замкнуться в крошечном мирке на двоих, мы твёрдо решили, что всё должно измениться, как только завершится подготовка к экзаменам. Подружиться с одноклассниками в младшей школе нам не удалось, но в средней школе все ученики начинают с нуля, и границы нашего мира значительно расширятся. К тому же я надеялся на то, что теперь, когда мы повзрослели, слабое чувство между нами окрепнет и наши отношения станут более определёнными. Возможно, однажды мы сможем сказать друг другу; «Я тебя люблю». Расстояние между мной и другими людьми, между мной и Акари со временем сделается более соразмерным — иначе и быть не может. Мы станем сильнее, мы станем свободнее… вот о чём мечтал я.

Годы спустя я думаю, что обмениваться знаниями с такой горячностью нас заставляло, скорее всего, предчувствие скорой разлуки. Может, нас терзал страх; мы явно были очарованы друг другом и желали всегда быть вместе, однако — видимо, оттого, что оба не раз переводились из школы в школу, — в глубине души понимали, что нашим желаниям не суждено исполниться. Возможно, мы с Акари осознавали, что придёт день, когда нас с ней разлучат навсегда, и лихорадочно делились крупицами самих себя.

В конце концов получилось так, что мы с Анари пошли в разные средние школы. Я узнал об этом, когда она позвонила зимним вечером (мы тогда ещё ходили в шестой класс).

Мы с Акари и так редко разговаривали по телефону, а уж столь поздний звонок (кажется, около девяти вечера) был чем-то исключительным. Вот почему, когда мама сказала; «Это Акари-тян», — и передала мне трубку, у меня возникло дурное предчувствие.

— Такаки-кун, прости меня, — сказала Акари тихо. Она говорила, и я не мог поверить её словам; в тот момент я отдал бы всё на свете, лишь бы их не слышать.

Акари сообщила, что мы не сможем учиться в одной и той же средней школе. На весенних каникулах семья Акари переезжает в провинциальный городок в Северном Канто, куда переводят её отца. Я и сейчас слышу дрожащий голос девочки, которая вот-вот расплачется. Я не понимал, что происходит. Телу вдруг стало жарко, в голове похолодело. Я никак не мог сообразить, в чём смысл слов Акари — и почему она рассказывает обо всём этом именно мне.

В конце концов я выдавил из себя:

— Но… А как же Западная школа? Ты столько трудилась, чтобы сдать экзамены!..

— Они сказали, что отошлют бумаги в государственную школу в Тотиги… Прости.

Из трубки донёсся приглушённый рёв проезжающих мимо автомобилей — значит, Акари звонила из телефона-автомата на улице. Я сидел на татами в своей комнате, но кончики моих пальцев немели, будто их холодил воздух в телефонной будке; я съёжился, обхватил руками колени. Что отвечать — я не знал, и всё равно искал хоть какие-то слова.

— Что ты… Акари, тебе не нужно оправдываться… просто…

— Я сказала, что хочу ходить в нашу школу и могу жить у тёти в Кацусика [3] Район на северо-востоке Токио. , но… они говорят, что, пока я не подрасту, этому не бывать…

Она всхлипнула, и я поймал себя на мысли, что не хочу больше ничего слышать. Опомнившись, я перебил Акари, свирепо выпалив:

— ...Да понял я!

Из трубки послышался тихий плач. Мне бы замолчать — но я не мог остановиться.

— Ну хватит уже, — сказал я твёрдо и повторил ещё раз; — Хватит…

Я держался, стараясь не заплакать, но меня уже охватило отчаяние. Почему?.. Почему всё всегда заканчивается именно так?

Десять секунд стояла тишина, потом Акари снова всхлипнула и проронила упавшим голосом: «Прости…» Съёжившись на татами, я что было силы прижал телефон к уху. Положить трубку и прервать разговор я не решался. Акари была на другом конце провода, но я физически ощущал, как больно ранили её мои слова. Однако сделать ничего не мог. В то время я ещё не умел контролировать себя в подобных ситуациях. Наш с Акари последний, столь неловкий телефонный разговор закончился, и я остался сидеть, обхватив колени руками.

Следующие несколько дней я ходил угрюмый, словно сам не свой. Акари страдала куда сильнее, и мне было ужасно стыдно, что я не смог найти для неё ни единого нежного слова. В таком настроении мы встретились на выпускной церемонии — и расстались, так и не избавившись от чувства неловкости. Когда после церемонии Акари сказала ласково: «Такаки-кун, вот и пришло время прощаться», — я стоял с опущенной головой, не зная, что ответить. «Что я могу сделать? Ничего не могу, верно?» — говорил я себе. Но с тех пор и до сегодняшнего дня я живу лишь мыслями об Акари. Я должен был начать взрослеть ещё тогда — но по-настоящему взрослым я мог стать лишь рядом с Акари, а значит, думал я, мне суждено во многом оставаться ребёнком: некая непонятная сила отобрала у меня всё самое дорогое, и я лишился опоры. Пусть Акари было всего двенадцать лет и у неё не было выбора, в любом случае расстаться мы могли по-другому. Совсем по-другому.